Подорогин засмеялся.
— Я внизу. Что-нибудь нужно?
— Иди в задницу.
— Девчонки дома?
Помолчав, Наталья бросила трубку.
Подорогин поднял воротник пальто, открыл дверцу и медленно, как в воду, опустил ноги в сугроб. Под свежим снегом была бугорчатая ледяная корка.
Он включил сигнализацию и уже готовился шагнуть на расчищенный тротуар, когда увидел возле снежной бабы нетерпеливо притопывающую фигуру. Фигура расталкивала отвисшие от затвердевшей грязи полы солдатской шинели и, матерясь, сосредоточенно копошилась в ширинке. Иногда, чтобы удержать равновесие, ей приходилось упираться в снеговика плечом. Подорогин обошел джип, зачерпнул снега и слегка сжал его в пригоршнях. Обождав, пока фигура замрет на прямых ногах и в воздухе созреет облако пара от затрещавшей струи, он бросил снежком в шерстяной затылок. Послышался глухой картонный удар и вскрик, после чего, подминая под себя снежного голема, с протяжным охом фигура завалилась на живот.
Отряхнув ладони, Подорогин вошел в подъезд и с силой притопнул, сбивая с ботинок снег.
На звонок Наталья не открыла ему, он отпер дверь своим ключом. Она была на кухне. В квартире сильно, как-то с перевесом пахло лакированным деревом паркета и корицей. Со времени переезда этот запах все чаще преследовал здесь Подорогина. Впрочем, уже не столько это был запах, сколько воздух — посторонний, чужой воздух. Атмосфера для гостя. Не найдя своих тапочек, он зашел в кухню разутым. Наталья сидела у окна. Поставив локти на стол, она смотрела в синюю глубину двора и накручивала на палец волосы у виска. Подорогин сел напротив, достал сигареты и подтянул к себе пепельницу. От распахнутой форточки сквозило по полу.
— Девчонки где?
Наталья со вздохом сложила руки. Браслет и часы щелкнули по столу.
— У мамы, — ответила она, взглянув на часы.
— Зачем?
Наталья опять отвернулась к окну. Подорогин потянул носом воздух — показалось, пахнет спиртным.
— Ангина, — сказала Наталья. — У Маруськи кончается, у Маринки начинается. Что еще?
— Ничего. — Он нащупывал по карманам зажигалку.
— Раз ничего, так хватило бы и звонка. Без визитов.
— Хватило бы, — кивнул Подорогин, — если бы ты трубку меньше бросала.
Наталья устало склонила голову.
— Подорогин — ты позвонил, когда уже
Улыбаясь, он поджег сигарету.
— Дуй в окно, — предупредила Наталья.
Во дворе в это мгновенье полыхнуло белым и прогремел раскатистый сдвоенный выстрел. Подорогин увидел свой джип, который был не вишневого, а какого-то сиреневого оттенка. Заголосили и засмеялись мальчишки. С деревьев крошилась воробьиная стая.
Наталья вышла из кухни, потушила в прихожей свет и вернулась с тонкой коричневой сигаретой. Подорогин подвинул ей зажигалку. Наталья подкурила. Только теперь он заметил, что у нее накрашены глаза и губы.
— Таблеток не надо каких?
— Не надо. — Наталья пустила струю дыма над его головой. — Детей надо меньше в снегу валять.
— Прекрати. — Он скрестил и поджал ноги. — Больше недели прошло.
— Слушай, — усмехнулась она, — чего тебе нужно-то? На дочек приехал полюбоваться? Так ты даже не знаешь, где они. На меня?.. Ну — что?
— На тебя, — мрачно кивнул Подорогин.
Наталья отмахнулась сигаретой. Под толстым махровым халатом на ней было шелковое белье. Лилово-сиреневого цвета. Точь-в-точь как джип под вспышкой.
Подорогин аккуратно пристроил дымящийся окурок на краю пустого блюдца, ослабил узел галстука и расстегнул воротник. Он чувствовал, что у него начинают гореть лоб и скулы.
— Что-то я не пойму, Наташ… Ты чего орешь-то на меня?
Краснея от гнева, она смотрела мимо него и молча, не выпуская сигареты, потирала кончики свободных пальцев. Подорогин подошел к мойке, хлебнул воды из-под крана и ополоснул лицо. Сбоку сложенных стопкой немытых тарелок в раковине стояли два хрустальных фужера. Подорогин склонился ниже, отирая рот. Бокалы кисло пахли шампанским. Наталья с шумом захлопнула форточку.
«Что теперь?» — подумал Подорогин, упираясь кулаками в дно мойки и чувствуя, как ледяная струйка воды стекает за воротник.
В следующую секунду он чуть не вскрикнул, обмякнув: в кармане рубашки ожил телефон. Первый звонок был настроен на вибрацию.
— Да!
— Василь Ипатич, это Ирина Аркадьевна. — Секретарша заговорщицки снизила тон: — Звонил Тихон Самуилыч.
Подорогин накрыл ладонью свободное ухо.
— И что?
— Он не мог дозвониться до вас и просил передать, что возвращается не сегодня, как планировал, а через неделю. Что-то срочное у него. Звонить в банк, говорит, тоже нельзя. С пролонгацией. То есть он позвонил бы, но нельзя. И вам самим туда сейчас тоже лучше не ходить. Их из Центробанка с прокуратурой трясут.
— Кого?
— Ну — их. Банк.
— Все? — спросил Подорогин.
— Все, — опешила Ирина Аркадьевна. «М-мать! — прошептал он сквозь зубы. — М-мать!»
— Ты чего? — насторожилась Наталья.
— Ничего. — Подорогин отключил связь. — Последние известия…
Она непонимающе и в то же время требовательно смотрела на него.
Подорогин сунул трубку в карман.
— А ты ждешь новостей?
Наталья взяла со стола его потухшую сигарету.
— Кто у тебя? — спросил Подорогин. Она не глядя бросила окурок в мойку. Подорогин оправил пиджак и молча вышел из кухни.
Пытаясь представить себя со стороны, не торопясь, как будто занимался привычным делом, он отдергивал гардины, заглядывал в шкафы и под кровати. Постель в спальне была аккуратно заправлена. В детской пахло застарелым дымом бенгальского огня. На лоджии стояла полуосыпавшаяся, в заиндевевших струпьях фольги и серпантина елка. В ванной Подорогин долго и тщательно мыл руки. В туалете зачем-то раскрыл полку с инструментами и впустую спустил воду. В его бывшем кабинете на софе спала кошка и были разбросаны игрушки. За стеклянной дверцей книжного шкафа красовался мятый рисунок «лендровера» (свою машину он узнал по тщательно выписанному госномеру) с загадочной подписью: «Ленин». Подорогин провел пальцем по пыльной поверхности стола, взял и бездумно пролистал какую-то книгу. Наталья не только не пыталась остановить его и скандалить, но даже не вышла из кухни. Наверху у соседей не то передвигали мебель, не то ссорились. Подорогин потрогал лоб, вернулся в прихожую, оделся и хлопнул дверью.
Сначала он хотел напиться в одиночку, но еще на полдороге в ресторан позвонил Шиве. Кабинка, обшитая обугленными по краям брусками дерева, была наиболее удалена от подиума, топот кордебалета вызывал в ней наименьший сейсмический резонанс. Подорогин закусывал третью рюмку, когда на скамью
