Каждый день — восхождение,
Восхождение к себе.
Каждый день — одоление,
Одоление в борьбе.
Дороги в скальных горах очень трудны. Тем более, что, как таковых, их там нет. И того, кому неделями, месяцами приходилось плутать и продираться среди отвесных гранитных и базальтовых выступов, настойчиво преследует надоедливая мысль, что вся земная твердь состоит из этих, вылезших из глубин обломков вспученной породы.
Чем ближе путники подходили к Гималаям, тем труднее становился путь, медленнее двигались они, чаще останавливались на короткие передышки. Но, как бы то ни было, их никто не гнал, и они размеренно, не торопясь, приближались к уединенному становищу Белого старца.
Проводник, местный дед лет за девяносто, уверенно ступал дикими тропками и лишь изредка поглядывал в сторону Руса, не понимая, что снова нужно этому строгому юнцу в пустынных местах. Прошлый раз он дико сорвался с места после встречи с дервишем. И вот сейчас идет хмуро, не определяя своих последующих действий.
Кони давно остановлены в стойбище пастухов, и сейчас, ступая по коварным камням и откосам голых гор, приходило справедливое сравнение о трудностях поиска истины, ее составных. Далека, терниста и камениста дорога к сущему, к откровению.
Добрые глаза Великого гуру долго, с пытливым интересом рассматривали молодого монаха. Величав был осанистый мудрец с серым изогнутым посохом, внимательно щупающий с высоты своих годов юнца, уже сумевшего завоевать расположение почитаемого архара.
Он не торопился. Вечность, как и он сам, приостановилась в колыхании времени. Взгляд его был связан более с воспоминаниями прошлого, нежели выражал обычный интереc. На кого из прошедших в памяти мог походить этот юноша, который в пересказах монахов достоен был большего, нежели участи изгнанника-беглеца.
Этот упрямый взгляд — взгляд Большого Чемпиона. Осанка, манера скромной выдержки — это от настоятеля. Мягкость движений, легкий наклон головы во время задумчивости — это от Пата. Как смогли слиться сложные, трудно уловимые качества железных монахов в их стойком воспитаннике, который сумел в трудностях и лишениях ни на шаг не отойти от наставлений своих отцов? Какой силой, вящей убедительностью должны быть насыщены слова, чтобы так зримо, с корнями истины могли впитаться в воспитанника, сохраниться в нем, дать жизнестойкие ростки личного мировоззрения и убеждения? И все же он — юнец. Юнец, несмотря на уважительные шаги.
Мудрец приподнял посох, поставил. Долгий вдох вновь ввел его в задумчивую нирвану.
Как молод в сравнении с ним этот мальчик. Что можно сказать ему в длительное напутствие после убедительных слов, сказанных его опекунами? Чего может не хватить юноше, снова одиноко отправляющемуся в бурное течение мирской житии? Сможет ли он без обиды разобраться в ней? Не озлобится ли?
Великий гуру поднял веки.
— Маленький Рус, природой каждому дана возможность до конца оставаться верным себе. Но не каждый живет в тех условиях, которые позволяют держать свое лицо таким, какой ты есть в своих убеждениях. Да, ты человек направленной воли, цепкий. Но тебе одному разящие преграды жизненных буреломов, по складу имеющегося ума и опыта, не обойти. Без поддержки ты погибнешь. Погибнешь, как не приспособившийся. В тебе стоящая, но голая правда. Она не защищена. Живуче то, что умеет защищаться.
Голое дерево сохнет. Кора сохраняет дерево для жизни. Нет в жизни ничего второстепенного: все важно, все решающе.
Но это думаю я, размышляю для тебя. Ведь впервые вижу твою послушную голову. Наверное, в каждом врождено выдавать свои собственные соображения за действительные, соответствующие сути. Особенно, если говорить о том или о чем, кто опровержений высказать не может. В таком случае можно говорить что угодно и развивать свои идеи в выгодном для себя свете. Можно философствовать, гуманизировать, удивить знанием особенностей человеческой психики.
Мудрец остановил свою витиеватую речь, потрогал окладистую бороду. Внимательно взглянул на неподвижного Руса.
— Если человек несет ответственность за свои слова, он не будет говорить там, где его готовы выслушать. Если же ответственности нет, индивидуумы соревнуются между собой в глубочайшем толковании известных истин. Хлебом не корми: дай высказаться, выставить человека так, как сам желает понимать. И будь уверен, докажет, если ему это очень надо. Ведь каждый факт можно обкусать по-своему. А если два, три, несколько. Можно выложить цепь умозаключений таким образом, что истина останется заваленной словами. Кто и когда сможет тогда восстановить справедливость?
Беспристрастность.
Где она?
Люди ищут выгоду в словах. Истина отодвинута на дальние полки пыльных архивов. Суть переместилась из положения «стоя» в положение «лежа». Никто не видит и уже не ищет. Никто ничего не хочет, не желает, не стремится. Одна цель: дарственный покой, благополучие.
Вот и зависимость.
Где же тогда беспристрастность?
Каждый в какой-то степени зависит от другого.
Неестественность естества. Безмолвие истины.
Хорошо ли?
Если цель благородна, зависимость помогает. Если же нет, то прогниль возможного выдавливается наружу. И вот уже в этом случае они управляют человеком обидчивым, тщеславным. И вот тогда…
Гуру перевел дыхание, медленно обволакивающим взором посмотрел на горы.
— Тогда никто не верит, что истина может существовать. Что люди, сами по себе милые и добрые, могут сострадать. Но… Но, как ветры ураганные, злобно иссушающие душу, разрушающие все прекрасное, нужное, так и слово, вылетающее из язвенных уст, не то говорящее, разрушает, предает забвению все, что создает человек, поистине творящий доброе, высокое.
В подобном положении оказался и ты. Голос правды в твою защиту слаб по сравнению с речью тех, кто сидит в кожаных креслах. И не важно, кто ты и что ты. Ты пришелся не ко двору. Пусть в тебе умирает гений, но пока силы добра могут лишь думать о сохранении твоей жизни не больше. И так было во все времена со многими людьми, чей голос звучал выше хора бездарных бюрократов.
Рус, пока люди не заставят себя воспринимать слово так, как его нужно понимать не с позиции личной выгоды, а с чисто человеческого понятия человека, как вида, как очередной ступеньки в дальнейшем развитии разума, до этого времени человек не может называться человеком, а только существом, разум которого может погубить его самого. В мире, где слово используется с той жо целью, что нож или яд, не может идти речь о справедливом существовании между людьми. Люди слишком замкнуты в себе. Слово подло вихрит между ними, вызывая враждебные кривотолки. Страдают от этого, но не препятствуют, не находят путей борьбы с пагубным явлением разума.
Трудно понять, кто есть кто. Но как искусно закапывается под скирдой слоя та правда, которую хотели бы иметь для себя. Получается, что не думая о других, люди тем самым зарывают ее от себя. Извечный путь…
Человечество — богатый источник лжи, зла, насилия. И все это — Разум. Неправдоподобно, но это так. От него, от Разума, и самые гениальные творения, и самые ужасные.
Рус, на своем веку, а век мой длится уже за сто шестьдесят лет, выдерживал я длительные и
