монаха успокоил встревоженную душу солдата.
Послышались непрерывные взрывы гранат Педро. Рус выскочил в коридор. Боевик ползком спускался по лестнице, щедро осыпая бомбами путь перед собой. В комнате связи взрывами была раскорежена рация.
Радист и два охранника корчились на полу в дыму и огне. Монах подскочил к столу. Из телетайпа торчала лента. 'Неужели радист сумел послать сигнал в город?' — удивленна подумал Рус. Но раздумывать было некогда.
На первом этаже, как предштурмовая канонада артиллерии, стабильно и часто гремели гранаты Педро. Все шло, как и предсказывал монах.
Солдаты бросились в окна, но дружный огонь автоматов заставил их искать укрытие в казарме. Часть охраны успела забаррикадироваться в дальней комнате, организовать яростный отпор. Но от непрерывных взрывов гранат они не могли найти спасения. Вылетели двери. Обвалилась часть преддверной стены. Мулат увлеченно с сатанинским блеском в глазах продолжал метать в помещение бомбы. После седьмой, вроде бы, все там затихло.
Педро осторожно подполз к двери. Заглянул. С отвращением отвернулся, приподнялся. Рус вскинул винтовку. Но боевик показал жестом, что в комнате одно месиво. Вышли из казармы. Началось дикое ликование. Всего лишь пятеро не опасно раненых: двое среди боевиков и трое арестантов. Им быстро наложили повязки. Политические слезно веселились; жадно хлебали пиво из подвальных запасов, разбирали оружие, примеривали робу со склада.
Рус оценивающе смотрел на далекие горы. Подозвал захмелевшего от собственных деяний Педро.
— По этой дороге через полчаса появятся машины с подкреплением. Ты должен организовать оборону. Нужно все подготовить так, будто здесь ничего не произошло. Все пулеметы в дело. Главное залп первого огня.
Уничтожайте технику врага. Боеприпасов много, не жалейте. Подготовьте свои машины. После четверти минут боя быстро на автомобили и в горы.
Только не стадом, организованно, На тебе жизнь этих людей. Учтите: вся эта операция не вами подготовлена и не по вашему сценарию продолжится.
Опасайся неожиданностей. Это провокация.
— Как провокация? — Широко и дружелюбно улыбался товарищ, — видел, как мы их. Одно дерьмо только от них осталось. Столько оружия у нас.
Провизии. Да и кто рискнет в такую мертвую глушь. Не может быть.
— Когда план меняется по ходу операции, все изменения исходят только со стороны противника.
— Да ну, амиго. Брось ты. У нас не может быть доносчиков и предателей. Мы их мигом расстреливаем. А солдаты? Посмотришь: появятся ли они.
— Готовься к худшему. Сохранишь людей: да и себя тоже.
— Отсюда машины мы заметим за шесть-семь миль.
— А вертолеты?
— Нет. Что ты. — Педро победно и ликующе улыбался. — Какие вертолеты.
Сейчас мы соберем все оружие, перетащим продукты на грузовики, накормим людей. Увидишь, все произойдет в нормальной обстановке.
Никаких помех. Кто сунется сюда, в эту мертвую долину Чако. Смерть искать? Кому это надо?
— Есть люди, которым это очень надо. Да и вам надо, чтобы выжить.
Внушающий голос Руса заставил вздрогнуть мулата. Он опасливо покосился на монаха.
— Чего это ты снова запугиваешь?
— Кто не боится, тот погибает. Иди и делай. Тебя люди потом отблагодарят.
Жесткий голос монаха заставил сначала вскипеть неконтролируемый нрав мулата. Но, глянув в глаза говорящему, боевик поторопился заняться нужным делом.
Глава восьмая
Пополневший, по-обывательски щедро раздобревший господин Динстон очень демократично и телефотогенично улыбался.
— О-о, мистер Маккинрой Хэллоу. Приятно мне видеть вас живым и невредимым.
Эксперт даже смутился от столь радушно-лицемерного приветствия старого неудобоперевариваемого коллеги.
— Странно, полковник, а что со мной должно было случиться и почему я должен быть неживым.
— Прошу извинить меня, сэр. Шутка. Как мне вас не любить, не уважать. Столько в Китае вместе похозяйничали. Э-эх, — Динстон так компанейски улыбался и так был искренне светло счастлив, что эксперту пристыжено подумалось: 'Не был ли он слишком привередливым к стойкому оловянному полковнику'. Но того теперь трудно было остановить.
— В моей памяти, сэр, вы один из немногих тайных чинов, у которых я очень многому научился. Наш невидимый и коварный путь в работе, наш труд, сопряженный с ежеминутной опасностью, так спаивает коллегиальностью и партнерством, что я лично часто впадаю в слезную сентиментальность, вспоминая прошедшие дни. И думается мне тогда: никакие мы не герои, просто жизнь подставила нас, и мы, вместо того, чтобы наслаждаться ею, как это делают десятки и десятки миллионов неглупых граждан нашего зеленого шарика, обреченно тянем ту лямку рутинной работы, за которую даже не каждый раз сполна платят; если считать по — большому счету, — Динстон хитровато сконфузился, но сумел перестроить лик на гостеприимный момент: Пусть будут удобны для вас мои скромные апартаменты.
Маккинрой, немного поразмыслив, все же доброжелательно кивнул.
Уселся в кресло, услужливо и сноровисто предложенное полковником.
Вынул пачку «Мальборо». Но продолжал молчать, изучающе и по-новому поглядывал на Дин стона. Тот также не менее косил, но не спешил начать главный разговор. Наконец, продолжая широко улыбаться, пророчески изрек:
— Догадываюсь, сэр, пришли вы ко мне с одной целью. Иначе ничто не могло бы вас затащить сюда в Латину; где для меня и климат и обстановка несравненно лучше, благоприятней, чем в Китае. Вы и монахи одно глубоко таинственное целое. Я подозревал какую-то связь у вас с ними еще тогда. Но до каких пределов, так и не докопался. Скажите: прав я? А! Сэр.
Маккинрой небрежно кивнул полковнику, затянулся сигаретой.
— Вы стали по-начальственному догадливы, полковник. Заметно интереснее в разговоре. Не зря на повышении. Рад за вас. Искренне рад.
Оптимизма сейчас имеете больше, чем все китайцы вместе взятые.
Динстон от неожиданной лукавой лести воровато заулыбался.
— Не ожидал я от вас комплиментов, сэр Маккинрой. Приятно удивлен.
Спасибо.
Эксперт посмотрел на часы, давая понять, что время для него все же важнее.
— Господин полковник, в центре мне сказали, что вы очень удачно провели серию некоторых операций. Подробности посоветовали услышать от вас.
Динстон бодро вскочил, по-армейски вытянулся, и также прямолинейно заходил по диагонали большого кабинета. Широко разводя руками, как бедный священник, эпически, но скромно изрекал:
— Даже не знаю, как вам объяснить. Там же в нашем управлении меня нередко упрекают за излишество крови. Но большая игра требует и не меньших оборотов. Иначе нельзя. Коммунисты усиленно насаждают здесь свои идеологии, устанавливают режимы: о каких правах, скажите мне, можно говорить? Мы можем крупно проиграться здесь, на своей земле.
Когда мне доложили, что монаха переправили в одну из стран Латины, через полгода я уже додумался, как вывести его из потайных подвалов местных трущоб. Вам уже не придется с нуля выслеживать дикого аскета.
