девятого. Нет, на этот раз его зашвырнуло на несколько недель вперед. Сейчас Орловский вспомнил себя — беспомощного, с раскалывающейся напополам головой. Он просто проснулся в постели в какой-то холостяцкой квартире. На столе стояла пустая бутылка из=под водки, на засаленной «комсомолке» валялись остатки селедки. В мутном рассоле в трехлитровой банки притаился одинокий огурец. Тоже со страхом ждет своей участи.
Трогать его Орловский не стал. Просто с жадностью припал к краю пузатой емкости. Видимо «это» его тело хорошенько погуляло сдесь, и теперь Виктор должен «полечиться».
Он обвел взглядом комнату: помятый шевиотовый костюм, небрежно брошенный на стул у кровати, потертый кожанный портфель, из приоткрытой пасти которого вывалились на пол какие-то чертежи, пыльная мебель, неразобранный диван и… ботинки с завязанными шнурками на ногах. Серьезно!
Потом он пришел в себя, освоился. На новой службе в каком-то строительном тресте, в который по легенде его якобы прислали со стройки из Комсомольска-на-Амуре на повышение, даже завел интрижку с секретаршей. Ничего такого — просто кино, арки, мороженное. Приводить кого-либо домой ему запретили. Тратить деньги налево и направо, тоже. Хотя в средствах не ограничивали. Первый же заявившийся к нему гость «оттуда», по хозяйски развалившись в кресле, завалил его устными инструкциями и советами лично от себя. Хотя черт его знает, может он уже и бывал здесь. Ведь кусок в полтора месяца просто выпал из жизни Орловского образца тридцать девятого года. Но невелика оказалась потеря. Каждый последующий месяц был похож один на другой, и если бы не то приключение на Котельнической, с тоски можно было бы повеситься. Виктор даже думал спровоцировать еще что-нибудь в этом духе. Да что думал? Он не раз бродил по кривым московским улочкам, но больше чудаковатых колдунов и гениальных ученых ему не попадалось. Набил рожи двум неудачливым гопникам, которые надеялись облегчить его толстый кошелек, и все.
Эх, смотаться бы в Сочи, Пицунду или Батуми. Но из Москвы никуда отлучиться ему не позволят. Даже на недельку-другую. Орловский даже пить бросил неделю назад. Во-первых, начальство уже косо смотрит, а во-вторых, просто надоело. Всю эту неделю Виктор так и ходил, словно рыба выброшенная на берег, хлопал глазами и таращился на витрины магазинов с их московским изобилием. Что говорить,
Но вчера, когда он стоял в очереди к киоску с газированной водой, за Виктором пристроился старший майор госбезопасности. Орловский покосился на два ромба в петлицах и, купив стакан с малиновой шипящей жидкостью, так и пошел с ней в руках, пока его не окликнула киоскерша.
Конечно если бы его пасли, это выглядело по-другому. Не будут же такую шишку, да еще при полном параде вот так вот открыто подсылать к нему. Так что беспокоиться тут нечего. Нечего, но весь вечер его трясло в каком-то непонятном ознобе и, не выдержав, Орловский отправился за «лекарством».
Он уже думал, что и на этот раз ему придется битый час сидеть на скамейке на Садовом, потом выбросить обязательную «вечерку» в урну и тащится в такое опостылевшее гнездо одинокого госслужащего. Он даже в нарушение инструкции купил бутылку жигулевкого. Но едва он откупорил пиво, к нему подсел все тот же любитель раздавать бесплатные советы.
— Опять пьянствуем?
— А что, за это меня выгонят из вашей конторы? — виктор невозмутимо отхлебнул холодненького.
— Я бы посоветовал вам…
Ну вот, опять! Сейчас начнется лекция о вреде злоупотребления и все такое. — Орловский проводил взглядом набирающий скорость трамвай. На его заднюю площадку вскочил взмыленный толстяк с портфелем. Наверное тоже инженеришка какой-нибудь. Загулял с сослуживцами, а тперь спешит домой предстать пред светлые очи супружницы. Ну или в театр опаздывает, куда его опять же, под угрозой лишить его воскресного футбола, вытащила благоверная. Возле газетного киоска наискосок по аллее прогуливались две мамаши с колясками, интеллигентного вида старичок читал журнал «Нива» на скамейке через одну от киоска. Больше в сквере никого не было. Ничего подозрительного. Если конечно не предположить, что старичок — это ветеран ВЧК на задании, а мамаши — два кадровых офицера в юбках и с пластмассовыми младенцами в колясках. — Виктор едва не засмеялся.
— На Кривоколенный выйдете с другой стороны, — донесся откуда-то издалека голос советчика. — Итак; дом десять, третий этаж, одиннадцатая квартира. Один длинный звонок и потом три коротких. Запомнили? Уходите отсюда через десять минут после меня. — связной поднялся и бросив взгляд на дворника, подметающего проулок между домами напротив, скрылся за афишной тумбой.
Орловский допил пиво, аккуратно положил бутылку в урну и, отряхнув штаны от спикировавших сверху желтых листьев, пошел вслед за связным. Заходить в переулок с другой стороны он не стал. У парадного сидел местный общественник, который не преминул поинтересоваться к кому идет гражданин и зачем. После того, как Орловкий ничего ему не ответил, добровольный помощник управдома разразился гневной тирадой:
— Опять к Зарубиной в десятую на гулянку, нэпманы проклятые. Все бы вам народные денежки проматывать, спекулянты. Что ни день, то шабаш у них…
Виктор захлопнул входную дверь, отсекая таким образом поток брани.
А что, удобно замаскировать сходняк борцов с режимом за ширмой разгульной московской богемы. Народу шляется тьма. До позна музыка и танцы. — Орловский медленно поднимался по ступенькам, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за дверей коммунальных квартир.
Вот на первом залаяла собака, и сердитый голос хозяина заткнул псу пасть, вот, на втором, в квартире справа загремели посудой. Ужинать собираются.
Виктор представил себе двоих офицеров НКВД, замерших с револьверами в руках на верхней площадке, остановился на секунду и, пожав плечами, двинулся вверх.
Один длинный, и два коротких, и дверь ему открывает именно такая мадам, какую он себе нарисовал еще там визу во время отповеди общественника — покрытая тремя слоями румян, пудры и прочей штукатурки, с щедро намазанными яркой помадой губами, и крашенными перекисью, завитыми бесцветными локонами, как бы небрежно спускающимися на лоб.
— Ну? — она уставилась на него в ожидании условной фразы. — Чего надо?
— Я к Алексею Алексеевичу за новыми пластинками, — всплыло вдруг откуда-то из подсознания. Видимо эту фразу произнес связной там в сквере.
— Может сами выберете то, что нужно, — ответила ему блондинка и залыбилась. — Заходите. — Она посторонилась, но ровно настолько, чтобы он едва мог протиснуться в дверной проем никак не миновав ее пышного бюста.
Орловский шагнул вовнутрь и тут же утонул в запахе дорогого мужского одеколона, такого же дорогого импортного табака и еще чего-то приторного.
— Какой интересный мужчина, — донеслось ему в след.
Навстречу Виктору вышел давешний связной, а в темном чреве кухни по коридору налево Орловский заметил неясный силуэт, чуть слева от которого блеснула вороненая сталь.
— Проходим, проходим не задерживаемся.
Ненавязчивый фокстрот лился из трубы патефона, кольца сигаретного дыма один за другим нанизывались на хрустальную люстру, разбившись по парочкам, молодежь оживленно щебетала о чем-то своем. Двое танцевали, держа в руках фужеры с шампанским. Девушка буквально засыпала на плече у кавалера. Казалось, еще немного и фужер вывалится из ее рук, и по персидскому ковру разлетятся осколки.
— Пойдем-ка, — связной тронул за плечо Виктора, находящегося на грани между сном и явью.
Он уже часа два сидел в гостиной. Выпил несколько чашек кофе. Спиртного ему не давали, намекнув на какой-то важный разговор.
Что за разговор? Собираются его расконсервировать? Нужно еще кого-то пришить? Вполне возможно. Ведь до этого связь с ним держали с помощью записок, оставленных в потайных местах. Деньги переводили на разные счета на разные фамилии. Документы под это дело оставили в первой же закладке. Иногда в
