начать играть на дудке, как только Келли стал обходить сдвоенную шеренгу офицеров, но тот миновал уже троих или четверых, а Петит все еще стоял неподвижно на верхушке выступа рядом со мной.
— Петит, играйте! — прошептал я ему, когда кэптен немного приблизился и взглянул боцману в глаза, недоумевая, в чем же дело. Покрасневший, с дудкой во рту, он держал левую руку в положении «приветствие рукой» — единственном положении, в котором на флоте разрешалось отдавать честь левой рукой. Но его дудка молчала, и я видел, что она дрожит.
Старпом стал терять терпение и опять ткнул меня ногой:
— Пусть немедленно начинает играть!
Опять глянув на Петита, я прошептал:
— В чем дело, Петит?
Моргнув и вытянув дудку изо рта на треть дюйма, он пробормотал чуть громче обычного:
— Моя е…я глотка не работает, сэр. — У него дрожали губы, а глаза остекленели. Неожиданно его боцманская дудка разродилась громким свистом, он начал длинную руладу и не прерывал ее до тех пор, пока Келли и Грейс, молча следовавшая позади него, не подошли к верхушке выступа. Келли помедлил, глядя в упор на Фленегена, и нам показалось, что в воздухе повеяло теплым бризом. Келли посмотрел на флагшток, потом, ни к кому конкретно не обращаясь, громко произнес:
— Прошу разрешения покинуть ваш корабль.
— Разрешение выдано, сэр. Удачи вам, сэр, — ответил старпом за меня, поскольку, будучи дежурным офицером, эти слова должен был произнести я, но я не смог их отыскать.
Петит сыграл «Равнение на левый борт».
Кэптен и госпожа Келли пересекли выступ и начали спускаться на пирс. Мы все стояли неподвижно и наблюдали за ними, вместе с нами глаза более чем двухсот членов экипажа «Блэнди» следили за идущим по пирсу Келли. Я заметил, что он принял немного ближе к борту корабля и шел, легко переступая через береговые кабели электропитания и рукав подачи пара. Грейс шла ближе к центру пирса, а Келли был совсем рядом с бортом корабля; дойдя до промежутка в главной палубе, который был примерно посередине борта корабля, он помедлил и вдруг наклонился и рукой коснулся борта — коснулся так, как делает человек, нежно касающийся морды своей любимой лошади.
Эд Келли остановился, оглядел сигнальный мостик со стоящими повсюду по стойке «смирно» моряками, потом главную, нижнюю и верхнюю палубы и выступы мостика. Он повернулся в сторону шканцев и голосом, который не был криком, однако большинство из нас его услыхали, сказал:
— Там немного ржавчина расползается, это нижняя палуба, шпангоут 125, пусть первый лейтенант глянет, — он помолчал и добавил: — Завтра.
Мы наблюдали за ним до тех пор, пока он не взобрался на пассажирское сиденье бело-оранжевого «Эдсела». По какой-то причине на пирсе за рулем машины всегда была Грейс. Потом они уехали.
Я посмотрел на Петита, потом на Фленегена. В глазах Фрэнка стояли слезы, он заметил мой взгляд, и я отвернулся, чтобы встретиться глазами с Петитом.
— Сэр, што-та в глотку папала, мошить, сажа. Проклятые «окурки», так и знал, что они будут свои трубы продувать; не надо было этого делать.
Фрэнк его поддержал:
— Мне тоже сейчас что-то в глаз залетело, боцман.
Мы стояли и смотрели с корабля на пустой пирс; молчание прервал Билл Морган:
— Вы знаете, я вам клянусь, что Келли разговаривал с кораблем, когда шел по пирсу.
Билл Бангерт, бывший исключительно спокойным человеком, проговорил громко и отчетливо:
— Ты что, никогда не слышал, как Келли разговаривает с кораблем? Мне довелось видеть это много раз, когда он считал, что вокруг никого нет.
— Ни один человек не разговаривает с кораблем, — вмешался старпом. — Как бы там ни было, он был настоящим командиром, но он не был чокнутым.
— Сэр, разговаривать с кораблем не значит быть чокнутым, сэр. — Петит вытирал глаза. Мы глядели на него и все понимали.
Библиография
Российские
Американские
