преследователь чуть ли не сметали со своего пути прохожих и даже умудрились включить в гонку троллейбусы. Дважды Егорова заскакивала в заднюю дверь рогатой машины и выскакивала в переднюю, а Миронов был менее расторопен и ему приходилось барабанить в закрытые двери кулаками, чтобы водитель впустил и выпустил его. И все же победил в этой гонке Миронов. На правах победителя он немедленно поволок Егорову в хорошо знакомый им ЗАГС на Хорошевском шоссе. Регистраторша, увидев их, с нескрываемым сарказмом в голосе протянула: «Здра-а-сьте! Опять вы и в том же составе! Прям театр какой-то!» «Почему какой-то? – съязвила Егорова. – Театр сатиры». Регистрацию им назначили на 15 апреля.
1 апреля Миронов играл «Интервенцию». Затем он выходил на сцену театра в следующих спектаклях: 6 -го – «Дон Жуан», 7-го – «Женитьба Фигаро». 8 апреля состоялась премьера спектакля «У времени в плену» («Художник и революция»). Миронов был великолепен, за что был удостоен почти пятнадцатиминутных оваций. В те же дни вдова Вишневского И. Вишневская на страницах «Вечерней Москвы» так отозвалась об игре Миронова в этом спектакле: «В актере раскрылись какие-то особые грани таланта, еще не участвовавшие до сих пор в его творческой биографии. Мужественный гражданский темперамент, если можно так сказать, социальная эмоциональность, обаяние мысли, обаяние веры…»
А вот как отозвалась об этой же роли Миронова А. Вислова. Цитирую: «Миронов начинал репетировать роль Вишневского с большими сомнениями, полный неуверенности в благополучном исходе. Действительно, роль неистового борца революции, крепко сколоченного, фанатически убежденного „агитатора, горлана“, каким помнили Вишневского, мало подходила к изящному, лукавому, легкому актеру, каким был Миронов. В беседе с Б. Поюровским актер признавался: „Я стесняюсь открытого пафоса, мне ближе юмор, ирония, сатира…“ И все же роль состоялась.
Этот спектакль, по мнению критика К. Щербакова, помимо прочего, «о лучших часах, лучших годах человеческой жизни, которые должны быть у каждого, независимо от того, когда довелось родиться». Миронов это играл, может быть, в первую очередь. На лучших представлениях этого спектакля у артиста возникал редкий душевный контакт со зрителем за счет колоссального личного воздействия. В данном случае внутренняя интеллигентность, порядочность и честность самого актера невольно накладывались на образ и убеждали. Важно отметить, что особенности его жизни на сцене заключались не в той интенсивной, чисто физической самоотдаче актера при отсутствии внутреннего наполнения, целостного самоощущения себя в роли, столь характерной для нашего сегодняшнего театра, а в прямом участии собственной души, нервов, сердца. Потому так была заметна и хорошо просматривалась в спектакле личность самого Миронова…»
Между тем 10 апреля Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 11-го – в «Бане», 14-го – в «Интервенции». 15 апреля Миронов и Егорова должны были пойти в ЗАГС и расписаться, но из этой затеи опять ничего не получилось. Не захотела сама невеста. Егорова только стала приходить в себя после потери ребенка, а поход в ЗАГС грозил новыми неприятностями, особенно в общении с матерью жениха. И Егорова упросила Миронова отложить эту регистрацию на потом: дескать, бог любит троицу, вот и мы попробуем с третьей попытки. Поскольку Миронов и сам к тому времени осознал, что с мартовским походом в ЗАГС он погорячился, то он легко согласился с доводами Татьяны. Вечером 15 апреля он во второй раз играл для широкого зрителя «У времени в плену». А потом в один из дней пригласил Егорову в Архангельское есть в местном ресторане карпов в сметане, которых Татьяна обожала (сам Миронов никакую рыбу не любил). За компанию они пригласили с собой еще двух человек: однокурсника Миронова по «Щуке» Михаила Воронцова и его тогдашнюю возлюбленную… Ларису Голубкину. Да-да, ту самую Голубкину, в которую, как мы помним, в начале 60-х был влюблен Миронов и которой он неоднократно делал предложения руки и сердца. Но та каждый раз отвечала ему отказом. В итоге их отношения переродились в дружеские. А после того, как Голубкину угораздило влюбиться в бывшего однокурсника Миронова, их дружба стала еще крепче. Предположи кто-нибудь из них, что спустя каких-нибудь четыре года эта дружба переродится в официальный брак, уверен, никто бы в это не поверил. Но ведь так будет! Впрочем, не будем забегать вперед.
Во второй половине апреля репертуарный график Миронова выглядел следующим образом. 17-го он играл «Клопа», 18-го – «Женитьбу Фигаро», 19-го – «Баню», 20-го – «У времени в плену», 21-го – «Интервенцию», 22-го – «У времени в плену», 24-го – «Женитьбу Фигаро», 27-го – «Интервенцию», 28-го – «У времени в плену».
В праздничный день 1 мая Миронов был занят в спектакле «Баня». После чего в течение пяти дней его к спектаклям не привлекали. 6-го он вышел в «Интервенции», 8-го – в «У времени в плену», 9-го – опять в «Интервенции». Сразу после спектакля Миронов и Егорова в компании извечных друзей-тусовщиков отправились на дачу художника Михаила Курилко в Малаховке, чтобы отметить День Победы. Гулянка продолжалась всю ночь. А на следующий день Егорова (она ездила в театр на репетицию) привезла из Москвы еще одного тусовщика – Марка Захарова. В Малаховку они приехали на такси и где-то на подступах к даче были остановлены тремя кавказцами в черных бурках и с шашками в руках. Больше всех перепугался таксист, который при виде абреков хотел уже было выскочить из машины и броситься прочь. Каково же было его удивление, когда в одном из кавказцев он опознал… актера Андрея Миронова. Двумя другими «абреками» были Ширвиндт и Курилко. Это они так развлекались после принятия энного количества спиртного.
В Москву Миронов и Егорова вернулись 11 мая. И на следующий день Миронов играл уже в «Дон Жуане». Затем шли: 13-го – «Женитьба Фигаро», 15-го – «Клоп», 16-го – «У времени в плену», 17-го – «Дон Жуан», 18-го – «Женитьба Фигаро». Затем снова наступил короткий тайм-аут – четыре дня. Миронов использовал их с пользой – слетал в Харьков. Причем эта поездка родилась спонтанно, с подачи супруги Марка Захарова Нины. Дело было так.
В те годы друг Миронова Александр Ширвиндт частенько подрабатывал на стороне, снимаясь в эпизодических ролях на разных киностудиях страны. В 1970 году таким местом стала для него киностудия имени Довженко, где он получил крохотную роль некоего Есиповича в фильме Александра Муратова «Умеете ли вы жить?». За эту рольку ему было обещано 60 рублей, деньги в общем-то небольшие, но и одновременно немалые, если учитывать, что платили их всего за три съемочных дня. Натурные съемки фильма велись в Харькове, куда в те майские дни и отбыл Ширвиндт. А провожали туда артиста его испытанные друзья-тусовщики: Андрей Миронов и Марк Захаров с супругой. Провожающие вели себя весело, можно даже сказать, разнузданно, пытаясь развеселить хмурого Ширвиндта. Но тот сохранял стоическое хладнокровие. В один из таких моментов Миронов даже не выдержал и изрек: «Эту Железную Маску ничем не проймешь!» «Железной маской» Миронов с недавних пор стал величать Ширвиндта, который, в свою очередь, придумал ему куда более ходовую кличку – Дрюсик.
Когда поезд тронулся, жену Захарова внезапно осенило: «Вот интересно, удивилась бы Железная Маска, если бы приехала утром в Харьков, а вы уже там?» Скажи это кто другой, может быть, реакция Миронова и Захарова была бы более сдержанной. Но это сказала женщина! Поэтому Миронов с Захаровым тут же рванули занимать деньги на авиабилет. В качестве кредитора выступил администратор Театра сатиры Громадский, открывший им дверь, в связи с поздним временем, в трусах. После этого Миронов и Захаров помчались в аэропорт.
Будь они простыми смертными, им ни за что бы не удалось улететь ночным рейсом. Но Миронова к тому времени знала каждая собака, а не только аэропортовские кассирши. С Захаровым было сложнее: его физиономию тогда еще никто не знал. Но тут подсуетился Миронов, представивший Марка Анатольевича как своего пиротехника. «Я без него не снимаюсь. Просто боюсь, если его вдруг со мной не будет», – заявил артист. Естественно, не поверить ему никто не посмел.
Утром следующего дня Миронов и Захаров заявились на съемочную площадку аккурат за полчаса до того, как туда явился Ширвиндт. Когда тот объявился, друзья осторожно подкрались к нему со спины и одновременно запели ту самую мелодию, которую вчера пели Ширвиндту на вокзале, – популярный мотив Нино Рота. Надо отдать должное Ширвиндту, ему и здесь не изменило хладнокровие. Обернувшись и увидев своих друзей, он изрек всего лишь одну фразу: «Хорошо». Но эта фраза дорогого стоила. Только много позже Ширвиндт признается друзьям: «Когда услышал ваши голоса, все-таки подумал про себя страшное: пить надо меньше».
Кстати, деньги на обратный билет Миронов и Захаров заработали там же, на съемочной площадке.
