произведений.
В июле 1972 года судьба посылает Владимиру Высоцкому еще одно предупреждение: смерть вырывает из жизни его друга клоуна Леонида Енгибарова, причем день его смерти выпадает на то же число, на которое через восемь лет придется и смерть Владимира Высоцкого, — 25 июля.
В мемуарах Марины Влади есть об этом строчки: «Однажды тебе звонят, и я вижу, как у тебя чернеет лицо. Ты кладешь трубку и начинаешь рыдать, как мальчишка, взахлеб. Я обнимаю тебя, ты кричишь:
— Енгибаров умер! Сегодня утром на улице Горького ему стало плохо с сердцем, и никто не помог — думали, что пьяный!
Ты начинаешь рыдать с новой силой.
— Он умер, как собака, прямо на тротуаре!
В тот год Леониду Енгибарову было всего 37 лет. Сразу после его смерти Владимир Высоцкий написал два стихотворения, посвященные его светлой памяти: «Шут был вор, он воровал минуты» и «Я шагал вперед неутомимо». В 1975 году Алла Пугачева начнет свою триумфальную карьеру на эстраде с песней «Арлекино», посвятив ее Леониду Енгибарову.
В августе 1972 года вместе со съемочной группой фильма «Четвертый» В. Высоцкий и М. Влади приезжают на Рижское взморье, в Кемери. Свидетельница тех событий жена киноактера Евгения Моргунова Наталья Моргунова вспоминает: «Высоцкий и Влади жили в кемпинге, очень уединенно. В отличие от многих курортников, они, например, одевались совсем просто. Он — в джинсах и какой-то рубашке с отложным воротничком, она — в ситцевых хорошо сидящих, но не ярких платьях, совсем не желающая выделяться нарядами, показать себя во всей красе. Ей это и не нужно было, она все равно была королевой — Марина Влади. Прической тоже не занималась: днем закалывала волосы в смешной и милый хвостик, а когда они вдвоем направлялись вечером в Дубулты — поднимала все волосы вверх и становилась похожей на Нефертити, на современную Нефертити со своей лебединой шеей, необыкновенной грацией и своеобразной красотой. Дубулты — это Дом творчества писателей, под крышей которого собиралось общество живущих и в этом Доме, и во всей округе — литераторы, кинематографисты. В то время там отдыхали Шукшин, Параджанов. Параджанов много интересного рассказывал, собирал слушателей, сверкал речами и глазами. Шукшин — молчал. Все свои эмоции, как говорили, он выражал ночами на бумаге: много писал там. А Высоцкий тоже молчал — не пел, не говорил. Но совсем по другой причине. Да, по утрам он пел — Марине. Он был поглощен Мариной. Иногда, когда они где-нибудь вместе сидели, он клал ей подбородок на плечо, и они замирали в чем-то своем, серьезном и значительном, и это было трогательно. Нет, он совсем в Риге не пил…»
Отдохнув на Рижском взморье, Высоцкий и Влади возвращаются в Москву. Отсюда Влади улетает в Париж. И вновь, как и в прошлые годы, оставшись в Москве в окружении друзей-собутыльников, Высоцкий в середине сентября пускается в очередной загул. Тем временем на голову Марины Влади обрушивается еще одно несчастье, не менее страшное, чем недавняя смерть матери: ее старший сын убегает из дома и связывается с наркоманами. Влади буквально разрывается между сыном-наркоманом и мужем- алкоголиком.
Трудно понять, почему Владимир Высоцкий вновь запил в том сентябре, ведь он больше года держал форму и не брал в рот спиртного. Он был занят в театре в замечательных спектаклях «Галилей» и «Гамлет», снимался в кино у замечательного режиссера И. Хейфица. И вдруг — срыв и новое «этиловое безумие». Может быть, происходило это от чрезмерной перегруженности мозга и тела, от желания забыться и снять нагрузки самым верным и испытанным многократно способом? Ведь не случайно Михаил Шемякин, близко знавший Высоцкого, писал: «Он не был алкоголиком. Все его нагрузки по накалу точно совпадали — он безумствовал, когда он пьянствовал, но когда он работал, то нагрузки, которые он нес, тоже были колоссальными! Это были супернагрузки!»
После нового запоя Владимира Высоцкого вновь положили в больницу на четыре дня. Удивительно, но эта изоляция благотворно сказалась на творческом потенциале Высоцкого: находясь в больнице с 15 по 19 сентября, он написал одну из самых своих выдающихся вещей: песню «Кони привередливые»! Тем самым он как бы повторил путь С. Есенина, который 28 ноября 1925 года, находясь в психиатрической больнице, написал шедевр — «Клен ты мой опавший». Уж не прав ли был Аристотель, заметивший, что Марк Сиракузский писал хорошие стихи, пока был маньяком?..
После того как Высоцкого выписали из больницы, внутреннее состояние его все же оставляет желать лучшего. 9 октября он жалуется В. Золотухину: «Я не могу, я не хочу играть. Я больной человек. После спектаклей я ночь не сплю, не могу прийти в себя, руки дрожат, трясет. Я схожу с ума от перегрузок. Я помру когда-нибудь, у меня нет сил. Хочется на время бросить театр, пописать…»
Но даже несмотря на подобное состояние, Высоцкий в середине октября улетает в Киев, где дает несколько концертов в Институте ботаники и на заводе имени Антонова. Кажется, что он использует любую возможность, чтобы хотя бы на время сменить обстановку, вырваться из Москвы, где от друзей- собутыльников нет отбоя. Но поездки внутри страны мало способствуют смене настроения, за Высоцким следуют нелепые сплетни о нем, пересуды о его загулах. А ведь еще год назад им была написана песня — ответ досужим болтунам:
Высоцкого манит мир, влекут Нью-Йорк и Париж, город, где живет его законная жена и куда ему почему-то путь заказан. До получения заграничной визы остается чуть меньше полугода.
1973 год
Начало 1973 года не принесло Владимиру Высоцкому ничего утешительного: душевное и физическое состояние его, как прежде, на пределе.
1 февраля он откровенно признается В. Золотухину: «Я все время в антагонизме ко всему, что происходит… Меня раздражает шеф, артисты, я раздражаюсь на себя. Я дико устаю…»
В том месяце завершилась работа над фильмом «Плохой хороший человек» И. Хейфица, в котором Высоцкий сыграл одну из главных ролей. Между делом Высоцкий с 4 по 7 февраля слетал в Новокузнецк, где дал 7 концертов в местном драматическом театре имени С. Орджоникидзе. Кто бы мог тогда подумать, что эхо от этих концертов вызовет настоящую бурю в Москве.
Прилетев в Москву отнюдь не в самом хорошем состоянии, Высоцкий не находит ничего лучшего, как вновь пуститься в загул. Ю. Любимов в отместку за это выводит его из роли в спектакле «Послушайте!», а Высоцкий только рад такому повороту событий. Работой в театре он тяготится с каждым днем все более и более.
Уставшая от загулов мужа Марина Влади, прилетев в Москву, ставит перед ним последнее условие: если он хочет, чтобы они оставались вместе, если он не хочет своей преждевременной гибели где-нибудь под забором или в пьяной драке, если он в конце концов хочет получить визу для выезда из страны — он обязан пойти на такое средство, как вшитие в себя «торпеды», или «эсперали». Это венгерское изобретение, капсула, вшиваемая в вену человека, и если больной принимает в себя даже незначительное количество алкоголя, тут же возникает тяжелейшая реакция, могущая привести к смерти. Менять такую капсулу следовало через десять лет, так как она ржавела и изнашивалась. Но для Высоцкого Марина Влади
