никаких аншлагов. Вместо десяти спектаклей прошло всего пять. А вот на концертах в институтах и других залах были битковые сборы. Это несколько приободрило Володю, а то он очень переживал… И только позже мы узнали, что тбилисцы вообще не любят ходить в свой Дворец спорта…»

Нервы Высоцкого в те дни были на пределе. Не дождавшись конца гастролей театра, он ночью внезапно срывается из гостиницы и уезжает в Москву. Но там его ждут новые повестки от ижевских следователей, в Ижевске уже назначена дата суда, и требуется присутствие на нем и Высоцкого. Но по совету знакомого юриста Высоцкий и на этот раз остается в Москве.

И вновь — обострение болезни, новые уходы «в пике до чертиков».

Слева бесы, справа бесы. Нет, по новой мне налей! Эти с нар, а те из кресел, — Не поймешь, какие злей. (1979)

Эдит Пиаф, сама много раз переживавшая подобное состояние, в своих воспоминаниях писала: «В течение сорока восьми часов я не переставая выла, билась на постели в белой горячке, я видела вокруг себя кишащую толпу гномов в белых халатах, с громадными ухмыляющимися лицами, а прямо перед собой — огромного хирурга.

Гномы и хирург потрясали надо мной кулаками, а потом начинали меня бить. В этот момент я от страха приходила в себя, и видение исчезало на несколько секунд.

Потом кошмар начинался снова. Вновь появлялись гномы и доктор, они проклинали меня, бранились, грозили кулаками… И каждый раз, стоило мне только закрыть глаза, я начинала видеть их…»

Коллега Владимира Высоцкого по театру И. Дыховичный высказался на этот счет кратко: «В последний год или полтора это была жизнь в аду. В аду, который я не пожелал бы ни одному своему врагу».

В периоды затишья, когда Высоцкий приходил в себя, он вспоминал о своих близких.

Его вторая жена Л. Абрамова рассказывает: «Володя позвал меня к себе на Малую Грузинскую. Я там была один-единственный раз. А до этого Володя встретился с ребятами, и что-то его обеспокоило. Аркаша уже перешел в 10-й, Никита в 9-й класс…

Все, что он мне тогда сказал, можно уложить в одно предложение… Куда бы ребята ни захотели поступить — хоть в литинститут или в военную академию, — куда угодно, он это сделает. Но ему тогда хотелось, чтобы Аркаша пошел в геолого-разведочный институт, а Никита — в институт военных переводчиков. Еще его беспокоило, какие у них друзья… А не пьют ли они? Нет ли у них каких-то рискованных друзей? А я с ним немножко невпопад общалась: его беспокоили дети, а я только о нем думала. И ничего умного и связного про ребят я ему не сказала.

И тревожно было, — почему-то очень много замков в квартире… И как-то уж очень он меня убеждал, что у него здоровый, совершенно молодой организм: в Штатах так тщательно его обследовали, просветили все на свете. Как будто ему двадцать лет… Он меня в этом убеждал, а мне совсем наоборот показалось. И мрачен он был, вот я и испугалась».

Будучи с детских лет веселым, легким на подъем человеком, душой любой компании, Высоцкий к концу жизни очень изменился, и не в лучшую сторону. Непростая судьба и многолетний тяжкий недуг сделали свое дело. Олег Савосин вспоминал: «Мы встречались, разговаривали, вспоминали. Но Володя часто был усталый, мрачный, раздражительный. Он к тому времени здорово изменился — мне показалось, что он очень сдал. Он выглядел старше своих лет, часто плохо себя чувствовал. Даже характер у него изменился: появились какие-то другие черты. Прежняя его веселость бывала уже очень редко».

«Но с годами тот, который был способен на всевозможные эскапады, розыгрыши, шутки, уступал место человеку необщительному, замкнутому, сдержанному. Круг друзей и знакомых заметно сужался, лишь к немногим близким ему по «группе крови» людям сохранял он дружеское расположение. Однако общаться даже с ними становилось мучительно — чем дальше, тем больше: и нехватка времени, и отсутствие радостей, а делиться неприятностями не хотелось — у всех их было предостаточно. Потому-то желания «почудить» хватало с некоторых пор только для дома».

Слова эти, сказанные Н. Галаджевой про Олега Даля, вполне могут быть отнесены и к Владимиру Высоцкому последних лет жизни. И вновь поражаешься, как много общего в судьбе этих двух, совершенно разных по характеру, людей.

Мне скулы от досады сводит: Мне кажется который год, Что там, где я, — там жизнь проходит, А там, где нет меня, — идет. А дальше — больше — каждый день я Стал слышать злые голоса: «Где ты — там только наважденье, Где нет тебя — все чудеса. Ты только ждешь и догоняешь, Врешь и боишься не успеть, Смеешься меньше ты, и, знаешь, Ты стал разучиваться петь! Как дым твои ресурсы тают, И сам швыряешь все подряд. Зачем? Где ты, там не летают, А там, где нет тебя, парят. Я верю крику, вою, лаю, Но все-таки друзей любя, Дразнить врагов я не кончаю, С собой в побеге от стыда, — Я каждый день хочу отсюда Сбежать куда-нибудь туда… Хоть все пропой, протарабань я, Хоть всем хоть голым покажись — Пустое все, — здесь прозябанье, А где-то там такая жизнь! Фартило мне, земля вертелась. И, взявши пары три белья, Я — шасть — и там. Но вмиг хотелось Назад, откуда прибыл я. (1979)

Осенью 1979 года на телевизионных экранах страны прошла премьера пятисерийного фильма «Место встречи изменить нельзя». За многие годы страна не знала такой телевизионной премьеры: улицы городов буквально вымирали во время показа очередной серии. Люди упивались неотразимым Глебом Жегловым в исполнении Владимира Высоцкого. Даже дружная армия кинокритиков впервые за долгие годы благожелательно отозвалась об очередной роли Владимира Высоцкого. В хор этих голосов включилась даже антитаганковская «Литературная газета», поместившая 27 ноября на своих страницах статью Ольги Чайковской с похвалой в адрес фильма. 29 ноября, после месячного перерыва, Высоцкий возобновляет свою концертную деятельность концертом в московской библиотеке № 60. Затем улетает в Канаду и 4 ноября уже

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату