магазинам, после жизненных неурядиц чуть-чуть отдохнуть, развлечься (не пора ли понятию «развлекательность» вернуть статус легальности?), попереживать, поужасаться, посмотреть на другую, лишенную бытовых неудобств жизнь, всплакнуть над разбитой любовью. Ну и что ж, что он зачастую не понимает так называемого интеллектуального кинематографа (а я утверждаю, что он не понимает и не принимает только скучного кинематографа)? Что за трагедия такая? Во всем мире, всюду широкий зритель не понимает всякого занудства. А оно тем не менее существует. Как кино альтернативное, как кино-поиск. И только у нас, судя по кинопрессе и настояниям кинематографических умов, эта проблема распухает до масштабов национальной катастрофы. По-моему, мы тихонько сходим с ума. Мы непременно хотим, чтобы то, что очаровывает кинематографических дамочек, очаровало и широкого зрителя – тех самых академика и плотника, у которых других дел нет, как только разгадывать кинематографические ребусы. Нам, видите ли, надо, чтобы не только все 280 миллионов жителей Страны Советов посмотрели ленфильмовский опус «Скорбное бесчувствие», но и восхитились им (этот фильм снял Александр Сокуров, которого его недоброжелатели называли «кастрированным Тарковским». – Ф.Р.). А миллионы не хотят. Ни смотреть, ни восхищаться. Беда! Значит, зритель не тот. Его надо воспитывать, дифференцировать, вообще стоило бы у всех проверить документы.
Между прочим, автор этих строк тоже не смог восхититься этой лентой. Хотя и пытался. Но ничего не понял…
Однако имеют ли такие фильмы право на существование? Отчего же нет? Если в них нет порнографии, отсутствуют сцены насилия, если они не пропагандируют того, что, согласно Конституции, пропагандировать в нашей стране нельзя, если, наконец, заранее договориться, что авторы и защитники таких фильмов не будут устраивать истерик по поводу того, что кому-то эти фильмы не понравятся, тогда имеют. В конце концов, имеют право существовать как эксперимент, как поиск. Правда, эксперимент был бы чище, если бы не за счет государства. Но государство у нас щедрое. И кинематограф особенный. Не похожий ни на какой другой. Хотя бы потому, что во всем мире это дело прибыльное, а у нас убыточное…
Болезнь нельзя вылечить, если диагноз поставлен неверно. Кто первым поставил неправильный диагноз? Кто первым вынес суровый вердикт: во всем виноват зритель, и за это выпустить в него всю обойму зануднейших фильмов? Выявить бы этого или этих виновников, посадить в самом паршивом кинотеатре (в нем и интересный-то фильм трудно высидеть, а занудный – невозможно) и заставить смотреть (за деньги, за собственные деньги!) всю ту кинопродукцию, которую они хвалили до V съезда, и ту, которую они хвалят теперь.
Занудное и ущербное кино, которое повылезало из всех щелей и обрушилось на бедного, ничего не понимающего зрителя, не такое безобидное, каким кажется на первый взгляд. Оно само и его апологеты чрезвычайно агрессивны. Они считают, что только они правы, они готовы любым оружием бороться против альтернативного зрелищного кинематографа (видите, как быстро они поменялись ролями), против кинематографа занимательного, угодного народу…
Точку зрения, что коммерческий кинематограф, кино для миллионов – это не искусство, разделяют многие. В одном серьезном документе, подготовленном секретариатом СК, я наткнулся на такое сочетание: «высокохудожественные и зрелищные фильмы…». Я обратил внимание авторов документа на странное противопоставление, они обещали исправить. Однако это не описка. Совершенно ясно, что в такую формулировку вылилось широко бытующее в руководстве СК убеждение в том, что зрелищное кино, кино для народа, не может быть высокохудожественным и его надо рассматривать как неприятную альтернативу истинному искусству, которым занимаются они, авторы документа.
А действительно, может ли кино для народа содержать в себе все составные высочайшей художественности? Лет двадцать назад сама постановка вопроса прозвучала бы дико. А какое еще другое кино может быть? Но то было давно, и тогда не надо было ломать голову в поисках примеров: «Летят журавли», «Судьба человека», «Баллада о солдате», «9 дней одного года», «Живые и мертвые», «Иваново детство», «Никто не хотел умирать», «Не горюй», «Белое солнце пустыни», «Калина красная», фильмы Юлия Райзмана, Эльдара Рязанова, Георгия Данелии, Станислава Ростоцкого, Резо Чхеидзе… Сейчас безусловный пример подыскать не так-то просто, хотя большинство из перечисленных художников живы и, слава богу, здравствуют…
Происходит это отчасти оттого, что мастера не больно рвутся в бой за зрителя. Кому хочется ложиться грудью на амбразуру! Работать для народа стало сегодня просто опасно. Да никто и не скажет: он трудится для народа. Скажут: делает на потребу. Ни на какой фестиваль такой фильм не пошлют. Зрелищный фильм – любимое блюдо критиков, они выстраиваются на него, каждый со своей вилкой. Фильм принесет большую прибыль, но работники съемочной группы получат столько же, сколько и те, кто сделал скучный фильм. А скорее всего – гораздо меньше…
Конечно, я далек от того, чтобы подозревать во всем этом заговор против народа. Это и не легкомыслие. Не знаю, что это. Да мои заметки и не претендуют на категоричность, автор, наоборот, полон сомнений и вполне допускает, что где-то он ошибся, а где-то вообще далек от истины. Словом, в чем дело, не знаю, но что есть, то есть. На народные средства снимаем, живем на народные деньги (и живем неплохо, надо честно признать) и его же, народ, поругиваем…»
С точки зрения либерал-реформаторов Говорухин, судя по всему, сам того не ведая (сам же признался, что не знает, в чем дело), явил широкой общественности весьма опасные мысли. Ведь для чего, как мы помним, Климов и К° были приведены к руководству киноотраслью? Для того, чтобы помешать прежней киношной власти найти посредством кино новые подходы в деле патриотического воспитания молодежи, а также смикшировать ее радикализацию. И у прежних властей это начало получаться, как когда-то вышло и у Голливуда, который в середине 70-х сумел-таки переориентировать свою молодежь: весь ее негативизм, вызванный вьетнамской войной, направить в более позитивное русло. В СССР начал осуществляться тот же эксперимент, правда, он проходил в более сложных условиях: не после, а в период войны – афганской. Однако советский кинематограф имел шансы не только приостановить радикализацию советской молодежи, но и сделать ее союзником советской власти, а отнюдь не могильщиком. Однако либеральная перестройка «а-ля Горбачев» поставила на этих надеждах жирный крест.
После выхода статей Говорухина в свет либералы от кино, естественно, заволновались. Во-первых, они на протяжении всех трех лет своего нахождения у власти весьма болезненно воспринимали любую критику в свой адрес. Во-вторых, они испугались, что под флагом борьбы за «кассовый» кинематограф может произойти постепенная реставрация тех идей, которые имели место до V съезда, то есть в кино, не дай бог, вернется зрелищный гражданственно-патриотический фильм (тот же Говорухин приложил руку не только к созданию «Пиратов ХХ века», но и к другому похожему фильму – «Тайны мадам Вонг»), имеющий все шансы победить «проблемный» (под этим термином скрывался фильм, бичующий недостатки советской власти) и «занудный» кинематограф либерал-перестройщиков. Чтобы задушить эту затею в самом зародыше, либералы предприняли массированную атаку на Говорухина во многих СМИ.
Среди тех, кто вступил в спор с режиссером, были хорошо известные нам деятели: кинокритик Андрей Плахов (он опубликовал в газете «Советская культура» статью «Зачем я не Спилберг?»), философ Валентин Толстых (статья «Какого зрителя мы заслуживаем?» в альманахе «Экран») и др. Вот что, к примеру, писал либерал-философ. Во-первых, он сразу «опустил» тот эксперимент, который был проведен в советском кино в конце 70-х:
«Вспомним ситуацию 1977–1978 годов, когда наметился спад кинопосещений и зритель стал уходить из кинотеатра. Госкино отреагировало на ситуацию, так сказать, стратегически: оно резко усилило тенденцию развлекательности. Началась пора «киноразвлекаловки». Было придумано и «обоснование»: мол, советские люди имеют право после работы развлечься и отвлечься таким способом от серьезных проблем. Такие телепередачи и фильмы действительно нужны, но советские люди вовсе не просят, чтобы их только развлекали, отвлекали и делали так, как начали это делать в кино и на телевидении в те годы. Зритель, он ведь очень интересно, я бы сказал, «хитро» устроен: пришел в кинотеатр, сел в кресло, чтобы развлечься, а требует, чтобы то, чем его решили развлечь, имело хоть какой-то смысл. Но мы зрителя знаем плохо, да и не хотим по-настоящему знать, чего он действительно хочет, не изучаем его потребности, вкусы, ожидания, судим о нем крайне поверхностно и волюнтаристично, «на свой вкус».
Некоторое время ориентация на развлекательность эффект давала, но очень недолго. Зритель быстро разобрался в пошлости попыток даже важнейшие историко-революционные темы использовать в целях развлекательности, превращая их в детективчики, бессмысленные киноприключения, вроде фильмов
