осени 70-го, когда он выстирал американский флаг у стен посольства США в Сантьяго. На этот раз скандал случился непосредственно на родине Дина – в Северной Америке. А предшествовали ему события, которые от большинства людей были скрыты за плотной завесой тайны.
К себе на родину Дин отправился не с праздной целью отдохнуть, а по причинам сугубо творческим – повез туда свой фильм «Эль Кантор». Причем это был не широкий прокат фильма (ни одна прокатная компания в США не собиралась показывать у себя фильм о чилийском коммунисте Викторе Харе), а показ малым экраном: Дин собирался продемонстрировать картину только в одном месте – в стенах университета города Миннеаполис, что в штате Миннесота, где училось много чилийцев. Однако мало кто знал, что эта поездка была только прикрытием для другой, настоящей цели, с которой Дин отправился в США.
Эта история началась в самом начале сентября, и не в Восточном Берлине, а в Москве. В один из тех дней начала осени председатель КГБ Юрий Андропов сидел в своем кабинете в здании на площади Дзержинского и размышлял над сообщением, которое ему подготовили его аналитики. В нем сообщалось о гибели 7 сентября 1978 года в Лондоне видного болгарского диссидента Георгия Маркова. Эта информация не стала бы поводом к глубоким размышлениям шефа КГБ, если бы он сам не имел непосредственного отношения к этому событию.
Дело в том, что еще в начале года в этом самом кабинете проходило деловое совещание, на котором впервые прозвучало имя Маркова. Упоминалось оно в связи с тем, что болгарское руководство в лице Тодора Живкова просило помощи у Москвы в деле физического устранения этого диссидента, окопавшегося в столице Англии и вот уже в течение нескольких лет ведущего подрывную работу против Болгарии на радиостанции Би-би-си. Болгары прямым текстом просили оказать им помощь в убийстве Маркова. Андропов отнесся к этой просьбе резко отрицательно. «Я против политических убийств! Я против того, чтобы мы влезали в дела, которые потом не могут быть прощены!» – заявил шеф КГБ. Однако руководители внешней разведки сумели привести такие аргументы, которые поколебали решимость Андропова.
Они заявили, что этот отказ может не только испортить отношения КГБ и болгарской госбезопасности ДС, но и обидеть Живкова, который считался одним из самых преданных соратников Брежнева в Восточном блоке. Между тем причины для столь радикальных мер в отношении диссидента у болгарского лидера были более чем весомые: Марков одно время был вхож в семью Живкова, пользовался там безграничным доверием, но в итоге отплатил черной неблагодарностью – стал распространять за рубежом сведения, порочащие членов семьи Живкова.
Во многом именно идя навстречу просьбе Живкова, Андропов после некоторых колебаний согласился помочь болгарам – правда, только технически. «Никакого личного участия, – заявил Андропов. – Окажите болгарским товарищам техническое содействие, пошлите инструкторов, дайте все необходимые средства, оружие, яды, если необходимо, пусть болгары все делают сами». На том и порешили. В итоге помощь болгарам оказали специалисты 12-й лаборатории оперативно-технического управления КГБ: выделили болгарам яд рицин, научили, как им пользоваться. Первоначально диссидента собирались отравить, намазав ядом ручку его автомобиля. Но потом, посчитав, что этот способ может обернуться гибелью ни в чем не повинных людей (за ручку мог взяться кто-то из родственников или друзей Маркова), остановились на другом способе – укол зонтиком, наконечник которого был отравлен. Операция прошла без проблем.
Утром рокового дня, когда Марков ждал автобуса, чтобы отправиться на работу (его автомобилем в тот день воспользовался кто-то из родственников), к нему подошел агент ДС и кольнул его зонтиком. Марков сначала не обратил на этот случай никакого внимания, однако в середине дня ему стало плохо. Чувствуя неладное, он поделился с сослуживцами тем, что с ним произошло на автобусной остановке, и те немедленно вызвали врача. Маркова срочно госпитализировали. Однако спасти его уже не смогли. В его теле нашли остатки капсулы с рицином, которая не успела раствориться. Это дало основание предполагать, что его отравили.
Прочитав это сообщение, Андропов с грустью поймал себя на мысли, что на исходе двадцатого века, в период так называемой разрядки, им вновь приходится возвращаться к временам недавнего прошлого, когда убийства идеологических противников воспринимались как норма. «Кто в этом виноват: мы или наши противники? – задавал себе вопрос Андропов. – Видимо, обе стороны в равной мере. Хотя до того, до чего додумалась противоположная сторона, мы пока не доросли. Взять ту же операцию ЦРУ „Феникс“, которая проводилась во время войны во Вьетнаме в конце 60-х – начале 70-х годов и ставила целью физическую ликвидацию руководителей вьетконговцев. В ходе этой операции были уничтожены тысячи человек. Или разве не ЦРУ пыталось несколько раз убить Фиделя Кастро? А также помогало разведкам дружественных США стран устранять их политических противников, вроде председателя итальянской ХДП Альдо Моро? Судя по тому, как развивается нынешняя ситуация, разрядка близится к своему логическому концу, – продолжал размышлять Андропов. – Вновь растет взаимное ожесточение, которое все дальше уводит нас от поисков путей к взаимопониманию. Хотя намерения провозглашаются вроде бы благие. Картер выдвинул на авансцену своей политики борьбу за права человека, но эта борьба преследует только одну цель – расшатать основы нашего государства. Не права человека их волнуют в первую очередь, а поддержка „пятой колонны“ в Советском Союзе».
Эти мысли Андропова возникли не на пустом месте. Уже через месяц после своей победы на выборах, в декабре 76-го, Картер поддержал кампанию, развернутую в Западной Европе, по обвинению Советского Союза в нарушениях прав человека. И показательный акт, который совершил Картер 1 марта 1977 года, когда принял в Белом доме советского диссидента Владимира Буковского, которого обменяли на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана, был не случайным: он должен был показать всему миру, что администрация Картера ставит проблему борьбы с нарушениями прав человека во главу своей деятельности.
Стоит отметить, что эта кампания касалась не только Советского Союза (хотя именно он был главной мишенью, подписав Хельсинкские соглашения), но и других стран. Так, администрация Картера пыталась решить эту же проблему и в некоторых странах Латинской Америки, где у власти находились военные. Однако главным побудительным мотивом для этого опять было не желание помочь узникам совести, а экономические мотивы. Эти режимы создавали США условия наибольшего благоприятствования и приносили баснословные прибыли, но из-за негативного восприятия этих режимов в мире это грозило американцам потерей их прибылей. Поэтому и было решено побудить эти режимы нанести на свой фасад хотя бы демократический глянец.
Летом 1977 года группа высокопоставленных эмиссаров Картера во главе с помощником госсекретаря США по межамериканским делам Т. Тодмэном и членом американской делегации в ООН Э. Лоуэнстейном побывала в ряде стран Латинской Америки и ознакомилась с состоянием дел в области соблюдения прав человека. Как итог: в пиночетовской Чили была упразднена одиозная спецслужба ДИНА (указом от 13 августа 1977 года) и вместо нее была создана другая структура – Национальный информационный центр. Никто, конечно, не сомневался, что это упразднение – всего лишь смена вывески, однако пресса преподала это событие как еще один шаг на пути Чили к демократии.
Другим таким шагом явилось расследование дела об убийстве видного чилийского политика Орландо Летельера, которого взорвали в его машине в сентябре 1976 года в столице США Вашингтоне. Администрация Картера сделала все возможное, чтобы это преступление было раскрыто. В итоге в апреле 1978 года группа агентов ФБР арестовала в Сантьяго одного из участников убийства – Майкла Таунли – и экстрадировала его в США. В ходе следствия он назвал в качестве своих сообщников нескольких человек: бывшего шефа ДИНА генерала Мануэля Контрераса, его заместителя полковника Педро Эспиносу, шефа оперативного отдела Фернандеса и пятерых кубинских эмигрантов- контрреволюционеров – членов «Движения кубинских националистов».
К июлю 1978 года, после того как представители правосудия США стали решительно настаивать на допросе чилийских фигурантов этого дела, Пиночет отдал команду своим людям прекратить всякое общение со следствием. Но этот трюк у диктатора не прошел. Правительство США тут же отозвало своего посла в Сантьяго для десятидневных консультаций относительно американо-чилийских отношений. А 1 августа хунте было официально вручено обвинительное заключение по этому делу. Пиночет вынужден был отступить. В тот же день, когда чилийским властям было вручено обвинительное заключение, диктатор приказал арестовать Контрераса, Эспиносу и Фернандеса. И чилийская сторона возобновила свои контакты с американским правосудием. Пресса США тут же окрестила это событие «победой администрации Картера». Позднее эта «победа» обернется пшиком: Таунли отсидит лишь половину
