сыграл его постоянный исполнитель – популярный аргентинский певец Палито Ортега.
– А для меня ролей у тебя нет? – как бы в шутку спросил Дин.
– Увы, Дин, но твоя персона вряд ли устроит боссов киностудии, – развел руками Каррерас. – Но я слышал, что ты и в Италии испытываешь такие же трудности?
– К сожалению, это правда, – подтвердил этот слух Дин. – Моя политическая активность у многих как кость в горле. Впрочем, их понять можно. Господа капиталисты не хотят платить мне гонорары, зная, что половину из них я буду отдавать коммунистам.
– А не отдавать нельзя? – поинтересовался Каррерас.
– Это моя принципиальная позиция, – пряча улыбку, ответил Дин.
– В таком случае тебе легче сниматься у коммунистов.
– Судя по всему, к этому все идет, – ответил Дин и первым протянул ладонь для прощального рукопожатия.
Но за всеми этими посещениями Дин не забывал и о главном, ради чего он сюда приехал, – о пропагандистской акции. Ею должна была стать пресс-конференция, на которой Дин собирался озвучить свое воззвание к аргентинскому народу. Организовать это мероприятие взялся Эдуардо и группа товарищей из числа коммунистов и левых социалистов. Местом проведения акции решено было выбрать адвокатскую контору Эдуардо. Что касается привлечения к этому делу представителей средств массовой информации, то их решено было предупредить буквально за час до акции, чтобы власти не успели что-либо предпринять.
Пресс-конференция Дина состоялась 22 июня. В небольшой зал набилось столько журналистов, что яблоку негде было упасть. Здесь были представители нескольких крупных газет, а также операторы сразу с четырех телеканалов и нескольких радиостанций, которые оперативно транслировали происходящее на всю страну. В результате в эфир было выпущено следующее обращение Дина:
«Я всегда полагал, что каждый человек не только имеет право, но и обязан участвовать в борьбе против несправедливости. Если же речь идет о деятеле искусства, об актере, которому посчастливилось иметь успех, то он тем более обязан использовать свое влияние ради победы мира и социального прогресса на земле. Писатель использует в борьбе за мир свое перо, киноактер свои фильмы. Певец может употребить в качестве оружия гитару, революционер же, сражается ли он в тропических джунглях Южной Америки или в каменных джунглях городов, вынужден взяться за винтовку, чтобы силой отстоять права народа против посягательства агрессоров, которые пытаются навязать свою волю большинству населения в тех странах Южной Америки, где власть захватили военные диктатуры. Восстание народа – это лишь реакция на долгие годы террора. Тысячи детей умирают, не получая медицинской помощи, миллионы людей живут в постоянном страхе, что не смогут прокормить свою семью; их дети каждый вечер голодными ложатся спать. Но есть и другие виды уже явного террора. Это когда аргентинское правительство бросает против мирной демонстрации полицию и солдат; когда пытаются подавить забастовку рабочих, выступающих за улучшение условий жизни, когда сотни аргентинцев подвергаются пыткам в застенках.
Народ Аргентины имеет в сотни раз больше прав выступать против своих угнетателей, чем мои предки, американские поселенцы, которые в 1776 году сбросили иго английской метрополии…
Я много лет не был в Аргентине и теперь чувствую, что просто обязан внести свой, пусть весьма скромный, вклад в дело солидарности с аргентинским народом, который я очень люблю. Я хочу сказать этому народу, что мы, живущие в Европе, знаем о его трудной и справедливой борьбе. Пусть он знает, что мы считаем военную диктатуру в Аргентине не менее жестокой, чем власть греческой хунты.
Я должен это сказать; ведь если сегодня позволить диктатору безнаказанно попирать права аргентинского народа, завтра это может случиться с народом Италии или США.
Я знаю, что правое дело во всем мире выиграют и без моей помощи, но полагаю, что моя жизнь обретет смысл в том случае, если в победе прогрессивных сил будет и мой вклад».
Пресс-конференция длилась примерно около часа, после чего Эдуардо дал команду сворачиваться. Дин не стал спорить и объявил о закрытии мероприятия. Когда все журналисты покинули помещение конторы, Эдуардо сообщил Дину, что заметил на улице нескольких подозрительных мужчин.
– Они явно из СИДЕ или военной разведки, – предположил Эдуардо.
– Думаешь, они хотят меня арестовать? – спросил Дин.
– Может быть.
– Тогда почему они не сделали это до пресс-конференции?
– Либо опоздали, либо на тот момент у них еще не было повода, – ответил Эдуардо.
Дин выглянул в окно, однако ничего подозрительного на улице не заметил.
– Кажется, страхи оказались напрасными, – повеселевшим голосом сказал Дин и начал собираться домой.
Идти ему было недалеко – квартира Эдуардо находилась в нескольких куадрах (кварталах) от его адвокатской конторы. Поскольку сам Эдуардо собирался покинуть свое рабочее место чуть позже, Дин вышел на улицу один. Там он еще раз внимательно огляделся по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, двинулся в путь. Однако едва он свернул за угол, как один из автомобилей, стоявших на другой стороне улицы, двинулся следом за ним.
Когда Дин, пройдя несколько сот метров, был уже в полной уверенности, что опасность миновала, чуть впереди его затормозил автомобиль. С двух сторон из него вышли трое мужчин в штатском и окружили Дина. Один из этих мужчин, темноволосый усач, извлек из внутреннего кармана своего пиджака удостоверение офицера СИДЕ, раскрыл его перед носом у Дина, после чего предложил ему сесть в их автомобиль.
– А в чем дело? – поинтересовался Дин.
– Дело в пустой формальности, которую мы должны устранить с вашей помощью в нашем ведомстве, – ответил усач.
– И сколько времени отнимет у меня эта формальность? – продолжал упорствовать Дин, хотя прекрасно понимал, что сесть в автомобиль ему все равно придется. Просто ему хотелось лишний раз поиграть на нервах у агентов охранки.
– Все будет зависеть лично от вас, – все таким же спокойным голосом ответил усач.
После этого Дин не стал больше препираться и шагнул к автомобилю. В глубине души он продолжал верить, что серьезных поводов для своего длительного задержания не давал. Однако уже ближайшее будущее показало, как глубоко он заблуждался.
О том, что он угодил в серьезный переплет, Дин догадался в тот самый момент, когда автомобиль подъехал к воротам здания, которое Дин хорошо знал. До этого он думал, что его доставят в полицейское управление или в штаб-квартиру СИДЕ, но его привезли прямиком в тюрьму «Вила Давото», в которой он однажды уже имел несчастье побывать – летом 1965 года. И теперь, когда ворота тюрьмы закрылись за их автомобилем, Дин понял, что выйти отсюда ему будет непросто. Единственное, что немного грело душу Дину, было то, что в этой тюрьме начальником работал человек, который произвел на него неплохое впечатление. Впрочем, Дин не был уверен в том, что этот начальник до сих пор работает здесь. Увы, опасения подтвердились.
Когда агенты СИДЕ передали Дина в руки тюремных работников, те отвели его по уже знакомому маршруту в кабинет начальника тюрьмы. Но когда Дин перешагнул порог кабинета, он увидел за столом совершенно незнакомого ему седовласого мужчину в генеральском мундире. Мужчина склонился над столом и что-то сосредоточенно писал, не обращая внимания на гостя. Дин не обиделся на эту невнимательность, поскольку ничего иного встретить здесь не рассчитывал. И пока начальник был увлечен своим делом, Дин успел осмотреться. Он отметил, что в этом кабинете мало что изменилось за те пять лет, что он здесь не был. Тот же массивный деревянный стол напротив окна, шкаф в углу, кресла. Другими были только шторы и портрет президента над столом: теперь на нем красовался генерал Лануссе.
Начальник наконец закончил писать и, отложив в сторону изящную ручку с золотым пером, вперился в гостя взглядом. Дин первым нарушил тишину:
– Пять лет назад в этом кресле сидел другой человек. Где он?
Начальник ответил не сразу. Аккуратно сложив листы бумаги, на которых он писал, в одну стопку и спрятав их в ящик стола, он поднялся со своего кресла и подошел к Дину. Встав напротив него и сложив руки за спиной, начальник произнес:
