акте официального отречения «самозванки» и горели желанием присутствовать при этом торжественном событии.
— Смелее, сударыня! — сказал Грундал Бобинетта. — И помните, что комедия, в которой вы согласились участвовать, имеет благую и возвышенную цель: спасти страну от революции!
Сопровождаемая целой процессией, состоявшей из королевских камергеров, камер-юнкеров и офицеров в парадных мундирах, Бобинетта торжественно вступила в парадную залу. Она была встречена возбужденным ропотом толпы. Медленными шагами мнимая Елена Мейенбургская приблизилась к трону, на котором восседала мнимая королева Вильхемина. Можно себе представить, что началось бы в зале, если бы присутствующие узнали, что так называемая королева Вильхемина — совсем не королева, а так называемая «самозванка» — вовсе не Елена Мейенбургская!
Однако все происходило самым благородным образом. Когда Бобинетта оказалась на расстоянии нескольких шагов от трона, Элен поднялась и сделала два шага ей навстречу — что свидетельствовало о большом королевском благорасположении.
— Я рада вас видеть, мадам, — сказала, «королева».
— Я счастлива приветствовать Ваше величество! — ответила «самозванка».
Элен села на трон и пригласила Бобинетту занять место в кресле, стоявшем рядом. Грундал обратился к министру двора:
— Господин министр, пусть принесут подготовленные на подпись рескрипты!
Два камергера внесли столик и разложили на нем акт отречения, который должна была подписать «самозванка» и скрепить своей подписью «королева». Обе приблизились к столу.
— Скорее, скорее, подписывайте! — шептал Грундал, очень боявшийся какой-нибудь накладки и торопившийся закончить церемонию.
Бобинетта несколько растерялась: она не знала, как выглядит подпись Елены Мейенбургской. Однако Элен незаметно перетасовала документы и расписалась за «самозванку». Но трудности на этом не кончились. Министр двора, приблизившись к столу, подал королеве рескрипт об открытии сессии парламента.
— Пусть Ваше величество соблаговолит скрепить этот документ вашей королевской печатью! — громко сказал он.
Элен увидела, как вздрогнул Грундал. Она почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, и мучительно искала выход из положения. Одно дело — замещать королеву во время парадных, но в общем ни к чему не обязывающих церемоний, другое — поставить вместо нее подпись на важном государственном документе. Но даже если бы Элен решилась на это, она была лишена такой возможности: у нее не было королевской печати… Не зная, как поступить, она сделала вид, будто не услышала слов министра. Но тот, удивленный ее бездействием, повторил:
— Позволю себе напомнить Вашему величеству, что без королевской печати документ недействителен…
Элен побледнела как полотно, и казалось — вот-вот потеряет сознание…
23. ИМЯ ФАНТОМАСА
После ночного разговора с Жювом господин Эйр встал поздно и почти до полудня не выходил из своей комнаты. Затем он позвал к себе Жоффруа Бочку и Бенуа Сундука и сообщил им, что должен срочно поехать в Амстердам.
— Я рассчитываю на вас, друзья мои, — говорил старик, с трудом скрывая волнение. — Прошу вас во время моего отсутствия никуда не отлучаться и присматривать за домом и за плантациями.
Два друга охотно согласились, тем более что в доме доброго старика они теперь чувствовали себя почти так же хорошо, как на Центральном рынке. И господин Эйр, успокоенный, отбыл в Амстердам.
С вокзала он направился в скромный отель. Здесь портье спросил у него, откуда он приехал, чем поверг старика в неожиданное смущение. Он стал бормотать что-то насчет того, что прибыл издалека, и назвал в конце концов одну из областей Южной Африки. Вместо имени и фамилии странный постоялец поставил только инициалы: «Э» и «Р». Но поскольку приехавший был явно при деньгах, портье не придал этому значения. «Каждый сходит с ума по-своему», — подумал он и вручил постояльцу ключ от комнаты.
Поднявшись в свой номер, господин Эйр тщательно запер дверь и первым делом убедился, что перстень с королевской печатью по-прежнему находится у него в кармане.
Ложиться в постель он не стал, хотя уже наступил поздний вечер, а сел в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. Но он не спал, а предавался размышлениям и воспоминаниям. Далеко в прошлом перед его мысленным взором вставал образ энергичного, пылкого молодого человека, и этим человеком был он сам… Уехав в колонии, он ворочал там крупными делами, заработал большое состояние, и, когда вернулся в Париж, ему казалось, что жизнь его будет сплошным праздником. Здесь он познакомился с очаровательной девушкой, которая стала его женой. У них родился сын. Вскоре срочные дела потребовали отъезда отца в Америку. Там он познакомился и подружился с человеком, который произвел на него чарующее впечатление, а на самом деле был самым чудовищным негодяем.
Даже сейчас, при одном лишь воспоминании, лицо старика исказилось страданием. Этот человек отнял у него все, включая жену и сына. Старик пошевелил губами, словно пытаясь и не решаясь произнести ненавистное имя. Но тот, кто умеет читать по губам, понял бы, что то было имя Гения злодейства…
«Этот моральный удар сокрушил меня, — продолжал вспоминать старик. — Я потерял всякий интерес к жизни и продолжал жить только по инерции… В моей памяти образовался провал. Долгие годы я жил, не понимая, кто я, почему и зачем существую на этом свете… Последнее, что я помню, — это сообщения в газетах о собственной смерти, о том, что я погиб во время знаменитого крушения трансокеанского лайнера «Ланкастер». А ведь я продолжал жить! Но как — не помню… Каким-то образом я оказался в окрестностях Гарлема, в маленьком домике среди розовых плантаций. Да и зачем вспоминать? Без прошлого мне было легче жить… И вот судьбе было угодно, чтобы при мне было снова произнесено роковое имя, овеянное мраком, ужасом и страданиями, — имя Фантомаса! Я сложно очнулся от долгого сна. Я вспомнил о тех, кто боролся против Гения злодейства, о комиссаре Жюве и его верном помощнике Жероме Фандоре… Да, теперь я знаю, что настоящее имя Фандора — Шарль Рамбер!»
Старше не мог совладать со своим волнением. Теперь он поднялся с кресла и, расхаживая по комнате, говорил вслух:
— Шарль Рамбер! Боже мой! Когда я услышал это имя из уст Жюва, мне показалось, что рухнули стены внутренней тюрьмы, в которую я сам себя замуровал! Небу было угодно, чтобы сейчас, на закате дней, я вернулся к реальной, жизни… Но, хватит ли у меня сил, чтобы выполнить мой последний долг? Чтобы помочь торжеству правого дела? Я многое рассказал Жюву, но я не сказал ему, что Шарль Рамбер — это… это сын…
Слова старика перешли в невнятное бормотание. В изнеможении он снова упал в кресло. «Эти переживания убьют меня, — думал он. — Я чувствую, что мой конец близок… Только бы хватило сил прийти завтра во дворец… Я должен передать перстень королеве… Я должен увидеть. Фандора и сказать, ему правду…» Несколько успокоившись, старик заснул. На следующее утро он проснулся довольно поздно и тут же отправился во дворец. Все входы и подступы к нему охранялись усиленными нарядами стражи. Во дворце ожидалось торжественное открытие сессии Генеральных штатов, то есть парламента, и, как было известно, королева по этому случаю должна была подписать ряд важных рескриптов. Стража пропускала только официальных лиц и тех, у кого были пригласительные билеты. Всем остальным вход был закрыт.
Однако было одно исключение: высокий седой старик проходил сквозь все заслоны, не имея никаких документов. Он шел неуверенной и в то, же время целеустремленной походкой лунатика и повторял только одну фразу:
— Ее величество ждет меня, я должен увидеть ее как можно скорее!
Странно, но его пропускали. Так он дошел до дверей, ведущих в личные апартаменты королевы.
— Что вам угодно? — спросил стражник-герольд, заступая ему дорогу.
