использовали «титул» — «советский Фрэнк Синатра». Я говорю: «Очень сожалею, что я стыдливо улыбался, но не отказывался от этого сравнения. Отныне я это буду считать оскорблением. Я сожалею, что мой любимый артист так дурно воспитан. И не сожалею, что с ним не познакомится мой советский слушатель».
Горбачеву же при встрече я сказал: «Михаил Сергеевич, я боюсь вас огорчить, но он не достоин вашего приглашения».
Между тем в августе 1991 года судьба едва вновь не свела певца с М. Горбачевым. В те дни Кобзон находился с гастролями в Ялте, и на одном из выступлений ему предложили выступить в приватном концерте для Горбачева на его даче в Форосе. Певец согласился. Концерт был назначен на 22 августа. Однако 19 августа грянул путч ГКЧП, генсек оказался изолирован, и мероприятие, естественно, сорвалось. Далее послушаем самого артиста: «Я стал безотрывно смотреть телевизор. И вдруг — с ужасом увидел себя! Бетховен, балет, Спиваков, а потом — Кобзон. Естественно, с гражданскими песнями. Я позвонил тут же в приемную Кравченко (я с ним был хорошо знаком еще по газете «Труд»). Мне сказали, что его нет и не будет. И тогда я позвонил зампреду Лазуткину. Меня с ним соединили. Я ему сказал: «Валентин, у меня большая просьба снять меня с эфира». Он спрашивает: «Почему? Не можем же мы сейчас показывать ансамбли или рок-группы». — «Это ваши проблемы, — отвечаю я, — но меня не втягивайте в эти политические игрища. Если вы этого не сделаете, я официально обращусь в прессу. И сделаю заявление». Лазуткин говорит: «Ну, ладно. Я доложу об этом Кравченко, и мы снимем тебя с эфира». И действительно: больше я себя в эфире там не слышал.
Уже после переворота мы как-то встретились с Лазуткиным, и он мне заметил: «Ну ты угадал». А я не угадывал. Просто — как можно? Когда жена сидит рядом, плачет. Я — народный депутат СССР. Пою. В стране неизвестно что происходит. И видите ли, под мой аккомпанемент. Что обо мне подумают люди?..»
Между тем в конце 80-х годов Кобзон одним из первых отечественных деятелей культуры стал заниматься бизнесом. В частности, он на короткое время стал вице-президентом «Ассоциации XXI век», которая занималась торговлей. Именно там он познакомился и подружился с Отари Квантришвили, которого через пару лет станут называть «крестным отцом» московской мафии. И. Кобзон рассказывает: «Сын мне как-то сказал: «Папа, ты странный человек. Как такое может быть? У нас в доме бывают то министры, то премьер-министры, то президенты, то генералы и какие-то непонятные, стремные люди». В данном случае он имел в виду Отари Витальевича с окружением. Я ответил сыну: «Андрюша, я никогда не выбирал друзей по должностям. Дружил с теми, с кем хотел. Они сидят за одним столом, общаются и не стесняются этого. Потому что их объединяет уважение ко мне»…
Между тем в Отари было столько силы… Я так любил смотреть на него. Мы уезжали отдыхать, и если бы не женщины, которых мы очень любили, можно было подумать, что мы гомосексуалисты. Настолько нежно мы относились друг к другу. Я немножечко верховодил в наших взаимоотношениях, потому что старше (Квантришвили родился в 1948 году. — Ф.
В 1989 году Кобзон ушел из «Ассоциации», чтобы в ноябре 1990 года создать собственное предприятие — акционерное общество «Московит». А буквально через несколько месяцев после этого — в апреле 1991 года — в Москве вышел первый и единственный номер газеты со звучным названием «Антимафия». «Гвоздем» этого издания стала статья Ларисы Кислинской о мафии под названием «Живем по их законам». Там же была напечатана любительская фотография какого-то застолья. На переднем плане три человека. «Один из них, — поясняла автор статьи, — народный артист СССР, народный депутат СССР и прочая и прочая Иосиф Кобзон. Но вряд ли он знал, кто сидит с ним за дружеским столом: это совсем не люди искусства. Молодой человек в темных очках — Виктор Никифоров по кличке Калина. По легенде, внебрачный сын Япончика… (В миру — Вячеслав Иваньков. — Ф. Р.) Смуглый господин, что изображен на фотографии между Калиной и Кобзоном, — Алик Тахтакумов. Кличка Тайванчик, один из авторитетов преступного клана».
По нынешним временам появление подобного компромата уже не считается событием из ряда вон выходящим. Однако для 1990 года эта статья была подобна взрыву бомбы. Еще бы: любимец публики и певец гражданско-патриотических песен в окружении мафиози! Как же он объяснил подобное? Послушаем его же слова: «Эта фотография была сделана в Сочи, в 80-м году. Но у меня профессия такая. Со мной сегодня могут сфотографироваться министры, ветераны, герои, космонавты. Завтра может подойти вор в законе. Я никогда не отказываю. Другой вопрос: участвую ли я в каких-то делах с сомнительными личностями?..
Я могу сказать, что никогда в жизни не знал о существовании Япончика. Я думал, что это тот Мишка Япончик, который жил в Одессе. И только после публикации поинтересовался, кто он… Познакомился я с ним только в 93-м, когда был в Америке. Я обедал в ресторане на Брайтоне. Приятель сказал: «Вот, за соседним столиком, сидит сам Япончик». Мне стало любопытно, я подошел к нему, познакомился. Скажу честно: с ним было интересно. По своему интеллекту он превышает многих известных людей. Япончик — неглупый человек, с очень сильным характером, наизусть знает Есенина. В отличие от меня не употребляет матерных слов. Он много рассказывал о лагере, об этой ужасной системе, ломающей людей. Потом я свел его с Вайнбергом, главным редактором «Нового русского слова», и от его рассказов тот тоже пришел в ужас. Говорит: давайте мы обо всем этом напишем…»
Однако Л. Кислинскую эти объяснения не удовлетворили и И. Кобзона в покое она так и не оставила. 28 марта 1992 года в газете «Советская Россия» она выступила со статьей под названием «Воры в законе и их покровители», в которой вновь связала имя популярного певца с мафией. И наконец, 3 декабря того же года в той же газете поместила еще одну статью, в которой назвала И. Кобзона одним из инициаторов досрочного освобождения из тюрьмы пресловутого Япончика. Но певец пропустил обе публикации мимо ушей или сделал вид, что не услышал.
Интересно на этот счет послушать мнение людей, которые давно знают Кобзона. Вот что говорит Т. Герзон: «Это вранье. Жизнью своей клянусь. Я знаю Кобзона с 14 лет. Помню его, когда он еще уголь грузил. Про Кобзона я могу сказать что угодно: он неблагодарный, он бабник, он мотовщик… Но он не мафиози. Его травят, и я знаю, кто этим занимается… Я так говорю не потому, что Кобзон — мой большой ребенок и я готова защищать его назло всем и вся. Наоборот, в последнее время он ко мне даже не заходит, не заезжает. Я изредка слышу его голос по телефону. Да и вообще он никогда не был особенно благодарным».
В 1993 году Кобзон решил заняться фармацевтикой и совместно с гражданином Израиля Шабтаем Калмановичем (в 1988–1993 годах тот отбывал наказание в израильской тюрьме sa шпионаж в пользу СССР) создал акционерное общество «Лиат-Натали». Название объяснялось просто: Лиат — имя дочери Шабтая, Натали — имя дочери Кобзона. Вскоре под маркой этого АО в Москве и на юге России была открыта сеть аптек. Чуть позже эти аптеки самым странным образом проклюнутся в широкой кампании против И. Кобзона.
В период октябрьских событий 93-го Кобзон, по его же слонам, чтобы избежать кровопролития, пытался быть посредником между засевшими в «Белом доме» парламентариями и президентом. Для этого он четырежды побывал в «Белом доме», где беседовал с Руцким и Хасбулатовым. Но миротворца из него так и не получилось. А походы его в «Белый дом» были истолкованы президентским окружением как предательство. Видимо, именно тогда между Б. Ельциным и Кобзоном впервые пробежала черная кошка. И вскоре на певца начался серьезный «накат».
Начался он в апреле 1994 года, сразу после того, как в Москве был застрелен снайпером Отари Квантришвили. И. Кобзон вспоминает: «Известия» напечатали, будто бы я появился на месте убийства, вышел из машины, осмотрелся и уехал. Но меня тогда в Москве не было. Я был в Лос-Анджелесе и должен был лететь в Денвер. В 9 утра надо было покинуть гостиницу, пришли друзья, стали торопить: «Ты опоздаешь на самолет». Но словно какая-то сила не давала мне уйти. Ровно в полдесятого зазвонил телефон, и моя жена, рыдая, сообщила о гибели Отари. Они очень дружили. Я тут же прервал гастроли, вылетел в Нью-Йорк, а оттуда в Москву…
Я знаю, кто убил Отари. И поэтому, когда мне позвонила Ольга Леонтьева из прокуратуры и пригласила на беседу, я сказал: «Мне не о чем с вами разговаривать, потому что вы занимаетесь пустым
