– Ты, Николай Викторович (Подгорному), сделаешь доклад, внесешь проект постановления. Анастас (Микояну) займется перезахоронением. Товарищ Суслов подготовит проект решения, а товарищ Козлов продумает, кто будет выступать. Желательно, чтобы руководители крупных республик и регионов высказались в поддержку этого решения.
На этом мы все разошлись.
На следующий день после вечернего заседания звонит мне в кабинет Козлов и спрашивает, закончил ли я свои дела. Ответил, что заканчиваю.
– Давай поедем вместе в моей машине. Выходи к подъезду.
Когда отъехали, он по дороге пожаловался на усталость и предложил заехать к нему:
– Пропустим по рюмочке, а хозяйка, быть может, что-нибудь приготовит.
Я ответил:
– Давай лучше к нам. Выпить тоже найдется, а моя жена угостит любимым тобой пловом.
Но он настаивал, и мы заехали к нему. Когда перекусили, Козлов говорит:
– С участием некоторых товарищей, знакомых с вопросом о Сталине, обсудили и договорились поднять его 30 октября на утреннем заседании. Председательствовать будет Шверник, в повестку дня решено не включать. В ходе обсуждения проекта Устава вначале выступит первый секретарь Ленинградского обкома Спиридонов. Он, сказав о злоупотреблении властью, беззакониях, масовых арестах, от которых пострадали многие ленинградцы, ссылаясь на старых большевиков, внесет предложение о выносе тела Сталина из Мавзолея Ленина и захоронении в другом месте. Условились, – продолжал он, – что от партийных организаций народов Закавказья выступит Мжаванадзе (1-й секретарь ЦК КП Грузии.
Выслушав его, я сказал:
– Видно, вы всесторонне все продумали, но есть неясности.
– В чем? – спросил он, усиленно продолжая угощать меня.
– Насколько мне удобно выступать от всех республик Средней Азии и Казахстана? И это притом, что я уже почти полчаса говорил с трибуны съезда. К тому же я давно уже не работник Узбекистана, работаю рядом с вами в Москве. На съезде присутствуют Первые секретари Компартий всех республик. Им нужно собраться и договориться, кто выступит от имени региона – Кунаев, Рашидов или другой.
Козлов возразил:
– Не ломай договоренность. Поручается выступить тебе.
– Но кто меня уполномочил на это? Тем более из секретарей ЦК КПСС никто по этому поводу не выступает.
Тогда он заметил:
– Имей в виду – хозяин сильно обидится. Я должен сейчас доложить по телефону о нашем разговоре.
– Хорошо, передай мои соображения.
Тут к нам в комнату вошла жена Козлова. Я поблагодарил за угощение, попрощался и вышел…».
Отдадим должное Мухитдинову: он, будучи человеком, который считал Сталина повинным во многих преступлениях (в Президиуме ЦК Мухитдинов, в частности, отвечал за вопросы реабилитации жертв среди переселенных народов: чеченцев, ингушей, крымских татар), не побоялся выступить против инициативы Хрущева. А все потому, что понимал: в большей своей массе советский народ (в том числе и его земляки- узбеки) отнесутся к перезахоронению Сталина отрицательно. Поэтому и не стал брать на себя ответственность собственным выступлением освящать хрущевскую блажь. Впрочем, так поступил не только он один. Например, лидер Грузии Василий Мжаванадзе тоже отказался выступать, правда поступил более хитро: сослался на простуженное горло (он даже пришел на заседание съезда с перевязанным горлом). В итоге вместо него пришлось выступить его коллеге – Г.Д. Джавахишвили.
От республик Средней Азии и Казахстана инициативу Хрущева публично никто не поддержал. При этом трудно сказать, обращались ли к ним с подобным предложением или нет. Вполне возможно, что и обращались, но они не стали этого делать, поскольку по мусульманским обычаям, как правильно отметил Мухитдинов, тревожить прах покойного – большое святотатство. Тем более такого человека, каким был Сталин, которого подавляющая часть советских людей продолжала уважать, даже несмотря на его злоупотребления властью. При этом свою роль играло еще одно обстоятельство: на фоне Сталина тот же Хрущев выглядел, конечно же, куда менее притязательно: как внешне, так и в своей деятельности на посту первого руководителя государства.
Как отмечает Мухитдинов в своих мемуарах, его опала (а его, напомню, вывели из состава Президиума ЦК и сделали заместителем председателя Центросоюза) была связана не только с его поведением на съезде (к отказу выступать добавился и его неприход на заключительное заседание), но и с теми кознями, которые на протяжении ряда последних лет вели против него не только его отдельные соратники по Президиуму – главный идеолог партии Михаил Суслов и 2-й секретарь ЦК Фрол Козлов, но и земляки, в числе которых ведущую скрипку играл Шараф Рашидов. Судя по всему, это заявление является правдой. Однако мемуарист не объясняет, какие причины толкали, к примеру, того же Рашидова объединиться с Сусловым и Козловым и выступить против своего земляка, который по сути являлся главным «толкачом» узбекских проблем в высшем руководстве страны. Учитывая, что Рашидов был умным и опытным царедворцем, можно предположить, что у него к подобным действиям имелись вполне реальные основания.
Как только Мухитдинов получил назначение в Москву, его связи с Узбекистаном заметно ослабли, поскольку Хрущев ввел его в Президиум прежде всего как «толкача» республиканского масштаба (а не одного Узбекистана). Сам Мухитдинов приводит в своих мемуарах следующие слова Хрущева по этому поводу: «Темпы роста экономики и всего хозяйства Узбекистана стали выше, чем во многих республиках. Даже ваши соседи относятся к этому ревниво. Мы не имеем право не учитывать всего этого, так как должны обеспечивать равномерное развитие всех республик, одинаково ко всем относится. Вот Вы, находясь здесь, в ЦК, будете следить за этим…».
Таким образом Мухитдинов, чтобы оправдать оказанное ему доверие, вынужден был иной раз принимать решения в ущерб своей республике, дабы не ущемлять права других. Естественно, Хрущеву подобный подход импонировал, чего нельзя сказать о Рашидове, который по долгу службы в первую очередь должен был учитывать интересы своего региона. Отсюда, судя по всему, и брали свои истоки его разногласия с Мухитдиновым (не забудем также, что последний принадлежал к другому клану – ташкентскому, также как и Ариф Алимов, которого Рашидов, как мы помним, сместил с поста премьер- министра той же осенью 61-го). Видимо, об этом были прекрасно осведомлены и противники Мухитдинова в самом Президиуме ЦК, что и стало поводом к их объединению с Рашидовым.
Напомню еще раз, что с тех пор как Рашидов возглавил республиканскую организацию, он угодил в ситуацию между молотом и наковальней. Сохранить власть в подобном положении имел возможность только тот человек, кто обладал стратегическим мышлением и умел заглядывать в будущее, выстраивая свою политику не только в соответствии с интересами своих союзников, но и противников. Иной раз, чтобы победить в дальней перспективе, от таких людей требуется наступить на горло собственной песне (например, объединиться с противниками) и сделать шаг назад, чтобы потом совершить два шага вперед. Именно таким образом чаще всего и поступал Рашидов, который еще в годы своего президентства научился умело балансировать между интересами различных кланов и группировок, что и позволило ему почти 10 лет быть президентом одной из крупнейших советских республик, а потом еще почти 25 лет быть ее полновластным хозяином.
В годы горбачевской перестройки, когда советские СМИ целенаправленно лепили из Рашидова этакого монстра без чести и совести, все его хитрые стратегические шаги, которые он совершал в целях не только укрепления своей власти, но и во благо республики, были выданы как аморальные, а то и вовсе преступные. Все эти обвинения были достаточно легко восприняты большинством обывателей, поскольку массовому сознанию всегда легче двигаться в плоскости рассуждений «плохой – хороший». Поэтому для умелых политтехнологов не составляет особого труда, манипулируя фактами, выставить любого политика в том свете, какой выгоден конъюнктуре данного момента.
