бесшумно уложил у двери. Достав нож, он привычным движением перерезал жертве горло.
Кроме старика-хозяина, на первом этаже находилась и прислуга 40-летняя женщина, которая занималась уборкой. Именно она едва не нарушила все планы преступника. Когда он осторожно подкрадывался к ней, она, услышав шорох его шагов, обернулась и прежде чем он ударил ее вскрикнула: 'Нас убивают!'
На шум проснулся 25-летний постоялец. На его счастье, преступник не стал подниматься на второй этаж, а направился в комнату хозяина. Там находилась жена старика, она, на свою беду, была глуховата и не слышала того, что происходило в трактире. Она стала третьей жертвой. Расправившись с ней, преступник бросился к хозяйскому шкафу, где хранились деньги и серебро.
Пока он возился с большой связкой ключей, молодой постоялец вышел из своей комнаты и, осторожно ступая, подошел к лестнице, ведущей вниз. Наслышанный, как и все в городе, об убийстве на Ратклиф Хайвэй, коммивояжер старался действовать осторожно и стал бесшумно спускаться вниз. Он достиг половину пути, когда увидел лежавшую на полу в луже крови служанку. Теперь никаких сомнений в том, что происходит в доме не оставалось. Соблюдая осторожность, он вернулся на второй этаж. Сразиться с вооруженным убийцей ему и в голову не пришло, поэтому он поставил перед собой одну задачу немедленно уносить ноги из этого проклятого дома. И тут он вспомнил о 9-летней внучке хозяев, которая мирно спала в комнате рядом. Девочку необходимо было спасти, но как это сделать? Если войти в ее комнату и разбудить, кто поручится, что она не расплачется от страха и не станет звать бабушку или деда. А это может услышать убийца.
Переполняемый этими колебаниями молодой человек постоял несколько мгновений возле спальни девочки, повернулся и пошел в свою комнату. Он решил не рисковать, спастись сначала самому, а затем поднять крик и тем самым спасти и девочку.
Открыв окно комнаты, он понял, что спрыгнуть вниз — получить травму. Единственный выход — спуститься с помощью какого-нибудь приспособления. Под рукой у него были только простыня и одеяло. Из них он и решил смастерить веревочную лестницу.
К этому времени убийца нашел все, что искал. Теперь ему нетерпелось осмотреть второй этаж.
К несчастью, веревка, которую второпях смастерил молодой человек, оказалась слишком короткой, и коммивояжер повис в воздухе, не решаясь спрыгнуть вниз. А преступник уже проделал половину пути и неумолимо приближался к комнате 9-летней девочки. И тут в дело вмешалось само Провидение.
Висящего на простыне молодого человека заметили случайные прохожие. Они подбежали и подхватили спрыгнувшего коммивояжера. И тот тут же стал кричать на всю улицу: 'В доме убийца! Убийца!' Этого крика было вполне достаточно, чтобы уже через минуту все окна ближайших домов осветились огнем. Люди высыпали на улицу, вооруженные кто чем мог. Поняв, что в доме Вильямсонов находится убийца, люди стали выламывать входную дверь. Преступник поспешил скрыться с места преступления через черный ход. Однако в спешке он забыл орудие преступления — молоток, на рукоятке которого были выгровированы две буквы — И. П.
На следующий день все лондонские газеты написали о случившемся и сообщили не только о буквах на молотке. Но и о том, что все убийства совершены с помощью ножа, напоминающего нож испанских матросов «навайя». Это были серьезные улики, которые могли вывести на преступника. Ждать этого пришлось недолго.
Через несколько дней в полицию явились хозяева кабачка 'Грушевое дерево', которые рассказали, что в одной из их комнат живет некий Виллиамс, бывший матрос на Ост-Индийской линии. У него, по их словам, был именно такой нож, молоток тоже был известен владельцам кабачка. Некоторое время назад у них проживал швед-моряк, Иоганн Петерсен, который, уехав, забыл молоток. На его рукоятке были именно эти инициалы — И. П. Одно время им забавлялись дети владельцев кабачка, но недавно он куда-то запропастился.
Этих сведений было достаточно, чтобы сделать вывод о возможной причастности к этим убийствам постояльца 'Грушевого дерева' Виллиамса. 23 декабря, на четвертые сутки после бойни на Грэвэл Лэн, он был арестован. Под тяжестью улик он признался и был приговорен к смертной казни через повешение. Жители Лондона облегченно вздохнули, однако замки и цепочки со своих дверей так и не сняли.
Французский урод (1855–1861)
В середине 19-го века славу французской уголовной полиции «Сюртэ» составляло только парижское отделение. Созданное в 1810 году знаменитым уголовником Видоком это отделение за короткий срок сумело достичь небывалых результатов в борьбе с преступностью и обеспечить Парижу вполне спокойное существование. Даже после того как в 1833 году Видок вынужден был уйти в отставку, парижское «Сюртэ» продолжало считаться одной из лучших полицейских служб в мире. Картотека ее была обширной, а в 40-е годы к ней прибавилась и фотокартотека, которая к 1855 году насчитывала 30 тысяч фотографий преступников.
В отличие от Парижа, остальные отделения французской полиции не могли похвастаться подобным уровнем работы. Например, в Лионе, в 1855 — 1861 годах происходили неоднократные убийства молодых женщин, а местная полиция долгое время не могла выйти на след преступника, хотя вычислить его не составляло особого труда.
Эта история началась 18 февраля 1855 года в лесу Монтоверн под Лионом. В тот день там охотились пятеро мужчин, и один из них, углубившись в чащу, внезапно обнаружил обнаженный труп молодой женщины. Судя по всему, она была изнасилована и убита, причем убийца буквально искромсал ножом ее некогда молодое и прекрасное лицо.
Полиция, извещенная об этой страшной находке в тот же день, довольно быстро установила, что погибшей оказалась Мари Бадей. Девушка работала служанкой у некой мадам Оссандон в течение нескольких месяцев, но 26 февраля, за два дня до того, как ее тело нашли в лесу, она сообщила хозяйке, что некий мужчина предложил ей более выгодную работу, и мадам Оссандон тут же ее рассчитала. Кто был этим таинственным мужчиной хозяйка, к сожалению, не знала. Но полицейские резонно предположили, что им вполне мог быть кто-то из местных жителей. Ближе всего к месту обнаружения трупа находилась деревня Трануа, с которой полицейские и начали свой обход. Однако он не привел к положительным результатам. Единственное, что удалось выяснить — несколько местных жителей слышали вечером 26 февраля крики в лесу, но не придали им особого значения.
Между тем с марта по ноябрь 1855 года в полицию обратились три девушки, которые рассказали примерно одну и ту же историю. Некий незнакомый мужчина с изуродованным лицом знакомился с ними на улице и предлагал выгодную работу в хозяйстве своего господина близ Монтлюэля. По дороге туда незнакомец внезапно набрасывался на девушек и пытался повалить их на землю. Всем троим чудом удалось вырваться из его рук. Правда, у одной он отобрал 50 франков. Полиция с интересом выслушала эти рассказы, аккуратно их запротоколировала… и тут же о них забыла. Видимо, благополучный исход успокоил лионскую полицию, и она не предприняла никаких мер для поиска злоумышленника.
В течение последующих пяти лет в полицию обратились еще несколько женщин, которые жаловались на мужчину с изуродованным лицом, предлагавшего им выгодную работу, но по пути к месту назначения внезапно нападавшего на них. Полиция обладала полным и достаточно подробным описанием этого человека, однако найти его так и не смогла. И объяснялось это просто: круг поисков был весьма узок, а расширять его полиция просто поленилась. Бескровность этих нападений усыпляла полицейских.
Перелом наступил в мае 1861 года. В полицию обратилась Мари Пишон, которая рассказала, что несколько дней назад (26 мая) на лионском мосту Гийотен к ней обратился мужчина с изуродованным лицом. Определив по ее внешнему виду, что она работает служанкой, мужчина предложил ей более выгодную работу в одном из богатых домов в Монтлюэле. Девушка попросила дать ей время, чтобы обдумать предложение, однако незнакомец сообщил, что его хозяин повелел привести к нему служанку в тот же день. Мари колебалась, но, услышав сумму будущего жалованья — 250 франков, она дала согласие и, оставив незнакомца на улице, побежала к своей хозяйке за немедленным расчетом.
Когда поезд привез их в Монтлюэль, было уже темно. Мари испытывала некоторую тревогу, впрочем
