В 1827 году Рюд завершил скульптуру «Меркурий, завязывающий сандалию» и все остальные брюссельские работы. После возвращения во Францию «Меркурий» на выставке парижского Салона 1827 года принесёт ему большой успех. Придирчивая к деталям художественная критика того времени не находила изъянов, лишь восхищалась благородством движений, торжественной красотой чётких линий рук и ног.
Салон 1833 года принёс скульптору Большую медаль за его «Маленького неаполитанца с черепахой». Рюд делает скульптурные портреты мореплавателя Лаперуза, почитаемых Луи Давида, Франсуа Девожа, выполняет частные заказы.
С 1830 года начинается работа для Триумфальной арки. Вместе с другими скульпторами Рюд делал опоясывающий арку фриз и представил эскизы для всех четырёх горельефов арки, но заказ получил только на один, который и принёс ему мировую славу. На исполнение горельефа ушло почти шесть лет труда, вся сила темперамента и внутренних убеждений.
Помимо рельефа Рюда, Триумфальная арка увенчана ещё тремя скульптурными группами скульптора Корто, символизирующими Сопротивление, Триумф, Мир.
29 июля 1836 года Триумфальная арка была торжественно открыта. Среди всеобщего оживления в толпе вместе с женой был и Рюд. Всегда спокойный и уравновешенный, Франсуа в этот раз не находил себе места. «Как было бы прекрасно уметь воспроизвести всё, что чувствуешь. Только это и завидно, остальное не в счёт», — скажет он позднее. Его жена Софи пытается говорить о славе, успехе. Он проронил тогда: «Что слава? Она только для истинных мастеров. А я буду доволен, если скажут обо мне, когда умру: „Это был действительно честный человек в своём искусстве“».
Перед зрителями — «Выступление 1792 года», «Свобода», «Марсельеза». Освобождённый дух народа, воплощённый в музыке горельефа. Трудно найти в XIX столетии произведение, равное по силе этой скульптуре, в которой так вдохновенно, так глубоко прозвучала бы тема революции, тема восстания народа.
Шесть мужских фигур на горельефе Рюда — бородатый воин и мальчик-доброволец, старик со щитом и ещё трое других с оружием в руках. Революционный отряд выступает в поход. А над ними в неистовом порыве с мечом в руке на фоне знамён и копий огромная шестиметровая крылатая Свобода, крылатая Победа. Она зовёт и ведёт вперёд и только вперёд. Решимость и мужество, отвагу и самоотверженность, беззаветную любовь к родине и к свободе, жестокую ненависть к врагам и спокойную уверенность в своих силах выражают одетые в античные доспехи герои. Но то вовсе не античные воины, это восставший французский народ, а крылатая фигура — это сама Марианна-Франция, с пилона Триумфальной арки обращающаяся со страстным призывом ко всем, кто считает себя французскими гражданами.
Много лет спустя великий Огюст Роден скажет:
«К оружию, граждане, вопит во всё горло Свобода, вихрем несясь на своих распростёртых крыльях. Она в стальной кольчуге и высоко подняла левую длань, призывая всех храбрецов под своё знамя, а правую с мечом простёрла к врагу.
Её фигура прежде всего бросается в глаза, она господствует над всей группой этой величественной поэмы войны. Как будто слышишь: её каменные уста своим криком разрывают барабанную перепонку.
Не успела она бросить свой зычный призыв, как уже воины устремляются со всех сторон.
Голова Марсельезы. Это второй момент действия. Впереди галл с львиной гривой, он машет шлемом, как бы приветствуя богиню. Около него юноша, сын: он хочет следовать за ним: „У меня довольно сил, я уже мужчина, я хочу с вами!“ — как будто говорит он, сжимая рукоятку меча. „Идём!“ — отвечает отец, с нежной гордостью глядя на сына.
Третий момент. Ветеран гнётся под тяжестью доспехов, силясь их догнать: тут нет выбора, всякий должен идти.
За ним старик, удручённый годами, провожает воинов горячими молитвами и жестом руки как бы подчёркивает советы своего долголетнего опыта.
Последний момент. Стрелок натягивает лук, сгибая свою мускулистую руку, горнист бешено трубит неистовый призыв к атаке. Знамёна развеваются по ветру и хлопают, копья устремились вперёд. Сигнал дан — бой начинается».
Эмоциональность и экспрессия никого не оставляют безучастными. Воздействие оказывает не только порыв движения, а в сочетании с ним лица реальных людей и фигуры-аллегории: опыт, зрелость, юность, свобода.
Романтизм стал новым мировосприятием для Рюда. Он принял его, увлечённый идеей горельефа «Марсельеза», духовной атмосферой, царившей в искусстве. «Выступление 1792 года» стало наиболее значительным произведением Рюда по проникновению во время, по тому, как оно соотнесено со славным прошлым, с той силой героизма, самоотвержения, которые проявляются в общественной жизни при крушении отжившего, при отвержении одной эпохи другой.
Рюд вошёл в историю искусства прежде всего как автор «Марсельезы». Какие бы произведения ни создавал скульптор позднее, все они неизменно соотносились со знаменитым рельефом, затрудняя справедливую оценку других работ мастера. А их было немало, в том числе и портретов.
Вот, к примеру, портрет известного художника Давида. Рюд хорошо знал Жака-Луи и относился к нему с большим уважением. Скульптор начал работать над портретом живописца сразу после кончины. В первую очередь Рюд исполнил изображение в гипсе, а уже потом начал переводить его в мрамор. Сохранилось письмо, адресованное сыну живописца: «Я не хочу никакого гонорара… Так поступил бы любой художник по отношению к памяти того, кому искусство и художники стольким обязаны».
Бюст Давида Рюд показал в парижском Салоне 1831 года. Причём экспонировал анонимно. Он тогда считал, что ещё слишком мало известен и ему следует «начинать без шума».
Однако портрет сразу оказался замечен критикой. «Мы не можем отнести этот бюст ни к одному из известных скульпторов нашей школы, — отмечал Ш. Ленорман. — По точности воспроизведения черт и жизненности он превосходит их всех».
«Критик был прав, — считает Н. Н. Калитина. — Рюд очень точно фиксирует все особенности внешности Давида: подчёркнуты углубившиеся с годами морщины, разросшиеся кустистые брови, акцентирован даже дефект лица — перекошенный рот и распухшая щека. Скульптор показывает Давида последних лет жизни, когда ему было около семидесяти лет, однако это не дряхлый старик — рюдовский Давид исполнен грубоватой силы, упорства. Ни годы, ни изгнание не сломили великого бунтаря! Несколько не соответствуют трактовке черт лица традиционный классический обрез бюста, обнажённые шея и грудь. Композиция рождает желание сравнить бюст с античными портретами, искать в изображённом черты возвышенные, героические. Но жёсткий веризм трактовки лица сразу же снимает возможность такой интерпретации. Рюд, очевидно, сам почувствовал это. Позднее он повторил в мраморе бюст ещё раз (1838, Париж, Лувр) и ввёл в композицию одежду».
Рюд создавал портреты на протяжении всей своей жизни. Чаще всего они были самостоятельным произведением, но иногда служили своеобразной заготовкой к большой статуе. Как пример можно привести рюдовскую статую учёного Гаспара Монжа (1846–1848), которая находится на родине великого математика — в небольшом городке Боне в Бургундии. В то же время в Лувре есть гипсовая голова Монжа, исполнение которой предшествовало монументу.
«Как и при работе над портретом Давида, — пишет Н. Н. Калитина, — Рюд трудился над воплощением образа уже умершего человека, которого, однако, встречал в молодости. Воспоминания, поддерживаемые прижизненными изображениями, помогли Рюду создать выразительный портрет. Лицо учёного полно энергии, в глазах светится мысль, рот полуоткрыт, как будто Монж обращается к слушателям (в статуе выражение лица находит поддержку в жесте правой руки, пластически передающем это обращение). Во всём облике ярко выявлены черты человека конца XVIII столетия, современника Великой французской революции, сдержанного, волевого, отчётливо представляющего себе жизненные цели».
Очень часто скульптор создавал посмертные портреты. Но Рюд изображал знакомых ему людей. Подобная ситуация была наиболее благоприятной для решения творческой задачи. Ведь память художника, сохранившая черты живого человека, помогала создать портрет, лишённый холода посмертной маски. Рюд стал единственным французским скульптором XIX столетия, оставившим заметный след в области мемориальной пластики. Так, в конце сороковых годов художник исполнил надгробие республиканцу Годфруа Кавеньяку (1846–1847) и памятник в Фиксене, близ Дижона, — «Наполеон, пробуждающийся к бессмертию» (1845–1847).
Как отмечает Н. Н. Калитина: «Ставя перед собой одну и ту же задачу — увековечить героя, Рюд находит два принципиально различных решения. Наполеон приподнимается со своего ложа, сбрасывая погребальное покрывало. Лицо императора идеализировано, на голове венок из лавра. Фигура Годфруа Кавеньяка — это фигура усопшего, распростёртая на надгробной плите, как это наблюдается в работах средневековых мастеров. Выросший в Дижоне, Рюд хорошо знал надгробия бургундской школы и в своём творчестве опирался на её достижения. Кавеньяк в интерпретации Рюда — это страдалец, подвижник. Его запрокинутая назад и чуть склонённая набок голова, худое, обтянутое кожей лицо с заострившимся носом несут на себе следы борьбы. Даже смерть не в состоянии сгладить нервную энергию, запечатлевшуюся на челе.
В памятниках Наполеону и Годфруа Кавеньяку скульптор решал задачу, сходную с той, что ставил перед собой Жак-Луи Давид, изображая Марата. При всех неоспоримых достоинствах рюдовских памятников ему всё же не удалось жизненно и в то же время героически-приподнято перевести образ „в бессмертие“, как это сделал Давид. В одном случае Рюд сознательно пошёл по пути идеализации, в другом — возвышенное в образе оказалось приниженным запечатлёнными на лице следами предсмертных конвульсий».
Лучшее произведение последних лет скульптора — памятник маршалу Нею (1852–1853), установленный на площади Обсерватории в Париже. В нём ощущается тот же живой порыв, который был воплощён в «Марсельезе». Рюд отказался здесь от античных аксессуаров, но при этом новаторски передал в одной статуе разные фазы движения, добившись ощущения зарождения и развития действия.
П. Гзелль приводит в своей книге разговор с Роденом об этом памятнике:
«Вы только что назвали „Маршала Нея“ Рюда. Хорошо ли вы помните эту фигуру?
— Да, — ответил я. — Герой выхватил саблю и зычным голосом кричит своим полкам: „Вперёд!“
— Верно. Но, когда вы будете проходить мимо этой статуи, присмотритесь-ка к ней ещё внимательнее. Вы тогда увидите следующее: ноги маршала и
