Вселенский расконвой

инструменталистов, и хоровиков мучает свирепая рвота – жесточайшая, коллективная, до судорог, до желчи. Подпевать, вливаться и подтягивать как-то совершенно не хотелось.

– Этого еще только не хватало, – прошептал Серафим, насупился, открыл дверь и нехотя полез в тепло салона. – Да, сегодня и впрямь отличная зимняя погода. Вы случайно не знаете, сколько сейчас градусов ниже нуля?

«Чего не хватало-то», – не понял Бродов, сноровисто подался внутрь и сразу же проникся пессимизмом – в салоне было как-то нехорошо. Мало того что оглушительно и крайне не музыкально, так еще и вонюче. Куда там ПАЗу. Причем это была не привычная земная солярочно-бензиновая вонь. Нет, атмосфера отдавала чем-то странным, до жути сюрреалистическим, убийственно-пронзительным, шарахающим по человеческому обонянию кувалдой, чугунной бабой, гидравлическим прессом. Наповал. Это была смесь запахов помоев, хлорки, нестиранных носков и французского, как видно, политого для маскировки парфюма. Гений запахов и благовоний Зюскинда точно бы окочурился на месте[32]. Но только не Бродов – на миг он задержал дыхание, осваиваясь, приветливо кивнул и с удовольствием устроился в объятиях сиденья. А что – тепло, светло и мухи не кусают. Что же касается вони и душевыматывающей музыки, то по сравнению с гидравлическим ударом и офицерскими общагами это было так, тьфу, баловство, детские игрушки. В кубрике на пятьдесят персон вам не приходилось ночевать, а?

– Сейчас двадцать три целых и четыре десятых градуса ниже нуля по шкале Цельсия, – выдал между тем пассажир, сидевший на месте смертника, с важностью взмахнул рукой, и круглое щекастое лицо его сделалось значительным. – Ветер северо-восточный, три метра в секунду, влажность шестьдесят два процента. Справа, в пятидесяти трех метрах, произошел взрыв, логическое построение фактов указывает, что это утечка газа. Сейчас мы тронемся с места, Его Могущество Полпред Брыль милостиво ждет вас.

И действительно, двигатель взревел, заработала трансмиссия, и джип покатился с места. Облако миазма качнулось, сгустилось и, похоже, начало конденсироваться. Музыка сделалась оглушительной, навалилась девятым валом, напомнила о цунами. Казалось, что и солисты, и инструменталисты, и хор вывернулись наконец наизнанку. Дорога в неизвестность началась…

О, Зиусурда, из Шураппака человек;
Оставь свой дом, построй корабль большой!
Расстаться с нажитым спеши и не спеши расстаться с жизнью!
И на корабль возьми с собой земных всех тварей семена;
И тот корабль, что ты построишь, —
Без исключения он вместит всех.
… … … … … … … … … … … … … … …
Подобно псам трусливым боги
К стене прижались внешней.
Нинти вскричала в голос, как роженица в муках:
«Былые дни, увы, пропали без следа».
И ануннаки, стоя близ нее, рыдали.
Лицом печальны, как один, сидели боги.
Отирая слезы и плотно губы сжав.
… … … … … … … … … … … … … … …
Ануннаки, великие боги.
От голода страдали и от жажды…
Нинти стенаниями своими надрывала душу.
Рыданиями же облегчала сердце.
Дабы забыть свою тоску.
Она желала пива.
И рядом с ней сидели, плача, боги.
Прижавшись вместе, словно овцы в стаде.
Их губы трескались от нестерпимой жажды.
И голод чрево их терзал.
Сама Мать-Богиня была потрясена происходящим на Земле.
Сидела Мать-Богиня и рыдала…
Ее дрожали губы, словно в лихорадке…
«Создания мои подобны мелким мошкам.
Уносят, как беспомощных шмелей, потоки их тела.
Их семя утопило яростное море».
… … … … … … … … … … … … … … …
…Луна исчезла…
Заволновалось море;
В небесных тучах грянул гром, полился дождь…
Поднялся страшный ветер…
…Начался Потоп.
Обрушившись на головы людей;
Лицом к лицу друг друга не замечали люди.
Смешалось все в смятенье хаотичном.
И разъяренному быку подобно ревел поток;
Как волки дикие, взвывали ветры.
Тьма непроглядная на Землю пала;
И на века, казалось, скрылось Солнце.

Шумерский эпос.

– Тэк-с, – Тот многозначительно оскалился, тронул мизинцем лоб и осторожно двинул вперед белую фигуру. – Любезный Имхотеп, ты разбит. Разгромлен, уничтожен, смят, порабощен, поставлен с твоим воинством на колени. Шах, шах, еще раз шах и мат.

Фигура изображала женщину с короной на голове и была с любовью вырезана из бруска уайт-дубовия. Резали, как видно, вручную, портативным сигма-лазером, дубовий брали, без сомнения, из панелей в кают- компании.

– О, учитель, вы, как всегда, правы, – запечалился Имхотеп, опустился на пол и, забравшись под стол, подал голос, фальцетом, по-петушиному, очень мощно: – Кукареку-у-у!

Крышка стола была расчерчена на квадраты, на коих стояли черно-белые фигуры. Не только стояли, но еще и могли ходить – направо, налево, диагонально, буквой «гы», не сами по себе, конечно, по воле анунначьей.

– А, все веселитесь, развлекаетесь, – вошел Исимуд, вздохнул, мрачно опустился в кресло. – В эти свои, как их… черт…

Причина его пессимизма была ясна – интерьерчик утомил. Обрыдл, достал, въелся в печень, остонадоел. Да и вообще. Больше полугода на орбите, одной компанией, в просторной, но все же клетке планетоида. Вот так, по кругу, по кругу, по кругу, как загнанная белка в колесе. А что впереди – хрен его знает. Вернее, не высшая математика, можно догадаться – голод, холод, лишения, проблемы и тотальное выживание. А еще дальше – старость, болезнь и дряхлость и мучительный бесславный конец. Где вы, где вы, поместья, дворцы, гектары тринопли, жирный, икряной, деликатеснейший карп Ре? Где, где – внизу, в объятиях стихии, под мощным пологом зловещих, сплошь в ярких искрах молний туч. На дне, блин, мирового, во всю планету, океана. Собственно, карп Ре, наверное, все же плавает, но кверху брюхом, в дрейфующей манере – соленая купель не для него. Вот так, такую мать, только захотели жить по-новому, как сразу природа-мать – палку в колеса. Непруха, блин, засада, попадалово, облом, трындец, писец, кидалово, подарочек судьбы. Все пропало, все сгинуло, улетело все вдаль, ничего не осталось, лишь тоска и печаль. Да еще вот это имечко новое, зарегистрированное в Галакт-компьютере, – Птах. И хрена ли в нем