были мотивы Сэма, развязав ей руки, он поступил великодушно. Мало того, он помог ей промыть раны и даже порвал на бинты одну из своих чистых рубашек. Его удивительно нежная забота. К глазам ее опять подступили слезы, веревка больше не натирала ей руки. Она избавилась от постоянной боли, и это было невероятным облегчением.
Но при всей своей благодарности Энни не забывала о том, что Сэм взял ее в плен и везет на казнь, хоть она и не сделала ничего плохого. Утром он предложил ей быть терпимее друг к другу. Возможно, это был ее единственный шанс на спасение. Надо завоевать доверие охотника за головами и убедить его в том, что она вовсе не Грязная Рози. Конечно, это нелегко, но если они будут продолжать ссориться, то это уж точно не приведет ни к чему хорошему.
Придется набраться терпения, а может быть, даже очаровать своего похитителя. «Не угодить бы в еще большую беду», — подумала Энни, вспоминая свою реакцию на его пылкий поцелуй и бурные ласки. Хотя что ей терять? Этот человек — отнюдь не чудовище. И пусть он даже исходил из своих корыстных интересов, но ведь проявил же он некоторую порядочность, защитив ее от грозы и сняв с ее рук веревки, хотя никаких оснований ей доверять у него не было. Не говоря уж о том, что другой мужчина на его месте наверняка изнасиловал бы свою пленницу.
Энни решила получше изучить своего врага.
— Расскажи о себе, охотник за головами, — небрежно попросила она.
Сэм взглянул на нее с удивлением.
— Ты опять со мной заговорила?
— Ты же сам предложил наладить отношения. Он пожал плечами:
— И что же тебе рассказать?
— О твоей семье, о том, где ты провел детство, и все такое. — Она посмотрела на него с любопытством. — Ты говорил, что ты наполовину индеец…
— На четверть шайенн.
— Как это получилось?
Губы Сэма сложились в задумчивую улыбку.
— Наверное, все началось с моего деда. Пятьдесят лет назад он приехал к индейцам в качестве миссионера.
— Твой дед был священником? — поразилась Энни.
— Да, баптистским пастором. Он встретил мою бабушку, шайеннку, на индейской территории. Они поженились и отправились на Запад. В дороге родился мой отец. Дед стал разъездным проповедником в Калифорнии, а отец вырос на западе и рано обзавелся женой. Когда мне было всего семь лет, мы переехали в Колорадо. Как раз в это время на Пайкс-Пик нашли золото.
— Твой отец был золотодобытчиком?
— Нет, картежником, который надеялся разбогатеть, выигрывая у старателей золотые самородки. А мама была школьной учительницей. Она преподавала в Нью-Идене — шахтерском городке, в котором мы поселились.
Энни покачала головой:
— Картежник и школьная учительница. Ничего себе парочка!
Сэм нахмурился.
— Отец часто пропадал в соседнем городке, где играл с золотодобытчиками. Но к сожалению, почти все деньги он просаживал на выпивку и проституток.
— Мне очень жаль, — сказала Энни. Сэм причмокнул, погоняя лошадь.
— Мама одна воспитывала нас с сестрой. Энни подавила смешок.
— Прости, но ты не похож на сына учительницы. Сэм ухмыльнулся.
— Да, я вырос совсем не таким, как моя младшая сестра Бетси. Мама пыталась приучить меня к книгам, но я предпочитал проводить время на охоте и рыбалке или шататься по городку, слушая рассказы старожилов.
— Похоже, ты пошел в своего отца, — криво усмехнулась Энни.
— Ну, разве только самую малость, — признал он, сложив вместе большой и указательный пальцы.
— И все же ты рос не без мужского влияния.
— Это верно. К тому же через несколько лет после того, как мои родители обосновались в Колорадо, туда приехал дед — надо полагать, чтобы наставить на путь истинный местных грешников… и, разумеется, моего отца. После смерти деда бабушка вернулась к шайеннам и по сей день живет в их племени, хоть официально индейцы были выселены из Колорадо.
— Она была рада, что вернулась к своим аборигенским корням? — поинтересовалась Энни.
Сэм кивнул, хотя его явно озадачили слова «аборигенские корни».
— Она очень любила моего деда, но так и не прижилась в его безумном мире белых людей. Наверное, отчасти поэтому они все время переезжали с места на место.
— А что твои родители? Отец в конце концов остепенился. Сэм покачал головой.
— Когда мне было тринадцать, пришло известие, что его застрелили во время ссоры за карточным столом.
— Какое несчастье, — пробормотала Энни.
— А через два года моя мама умерла от малярии. Тогда-то мы с сестрой и перебрались к бабушке, в ее племя.
— Ты жил с шайеннами? Его лицо озарилось.
— Да, и это было замечательно. Бетси едва исполнилось тринадцать лет, и ей требовалось женское руководство. Она прожила там даже дольше, чем я, а когда стала взрослой, вышла замуж за белого траппера (Охотник, ставящий капканы.) и уехала с ним в Вайоминг. Она пишет мне письма.
— Ты скучаешь по ней?
— Конечно. Кроме нее, у меня больше не осталось родных, если не считать моей бабушки. — Сэм вздохнул. — Я прожил у шайеннов несколько лет и многому научился у их воинов. Теперь я умею охотиться и рыбачить по-индейски, ходить по следу. Благодаря моим шайеннским братьям я обрел цель в жизни, когда отправился на поиски озарения.
— На поиски озарения? — переспросила Энни, вспомнив, что совсем недавно уже слышала от кого-то это странноое выражение. — Что это значит?
— У юношей-шайеннов есть традиция: они уходят в дикие края и там голодают. После нескольких дней поста и медитации воину является его духовный знак — тотем. Я отправился на поиски озарения, когда мне было шестнадцать, и увидел ястреба, который посоветовал мне стать охотником за головами.
— И тогда ты ушел из племени?
— Я ушел позже, но и потом не порвал связи с племенем. Несколько раз в году я навещаю бабушку и людей ее хлемени. Я признателен шайеннам за то, что они наставили меня в жизни.
— Понятно, — протянула Энни, размышляя над его словами. — Значит, ты веришь в необходимость того, чем занимаешься?
Сэм обратил к ней серьезный взгляд.
— Я верю в справедливость. Закон должен побеждать зло. Энни рассмеялась.
— Наверное, у тебя очень противоречивая натура, если твой дед был проповедником, бабушка — шайеннкой, мама — учительницей, а отец — картежником и гулякой. Как же ты живешь с такой смесью, Сэм Ноубл?
Он усмехнулся.
— Когда мне встречается такая вздорная женщина, как ты, я просто теряюсь и не знаю, что делать: то ли читать ей проповеди, то ли учить ее уму-разуму, то ли снять с нее скальп, то ли застрелить ее, то ли с ней переспать.
Энни хмыкнула, но потом лицо ее стало задумчивым.
— Я не привыкла иметь дела с мужчинами, у которых есть свой кодекс чести.
— Кодекс чести? Ты имеешь в виду то, о чем говорил Билли Синглтри?
— Да. Чувство справедливости и целеустремленность. Ты в самом деле хочешь совершать правильные поступки, Сэм?
— Я стараюсь.
