дюймов.
– С радостью!
Тот день оказался последним, когда мне довелось испытывать что-то приятное. Уже на следующий день поступило сообщение с самолета об обнаружении немецкой подводной лодки, мы немедленно вышли в море – даже раньше, чем получили соответствующий приказ командующего. По спокойной воде под прикрытием берега мы двигались со скоростью 25 узлов. Вслед за «Шикари» шел «Метеор» – на наш взгляд, он был просто огромным. Обойдя мыс, «Шикари» буквально утонул в первой же волне, захлестнувшей нас в открытой Атлантике. Нам пришлось немедленно снизить скорость, испытывая закономерные опасения, что «Метеор» может нас протаранить, однако он тоже пошел заметно медленнее. Когда он поднимался на очередной волне, я мог созерцать и его мостик, и пластины обшивки киля. Восемь эсминцев, которые еще несколько минут назад были компактной, упорядоченной боевой единицей, теперь оказались разбросанными на довольно обширном пространстве. Килевая и бортовая качка, взлеты и падения на волнах создавали впечатление, что корабли отплясывают некий странный, безумный танец, при этом периодически поливая себя фонтанами воды. Когда они проваливались между волнами – видны были только мачты, иногда верхушки дымовых труб. Затем невидимая сила выбрасывала их на гребень волны, обнажая всю носовую часть, словно корабль на секунду оказался в сухом доке, а в это время по бортам с палуб стекали бурные потоки пенящейся воды.
Точка, где с самолета заметили подводную лодку, находилась в сотне миль от нас. Мы должны были добраться туда за пять часов после поступления первого сигнала – было слышно, что самолет продолжает наводить нас на цель. Но переход занял у нас 12 часов. Я уже приказал флотским эсминцам идти вперед, но оказалось, что их возможности в части скорости в такую погоду не превосходят наши. По прошествии шести часов самолету пришлось улететь. В условиях жестокого шторма мы провели 24 часа в бесплодных поисках, после чего вернулись в Галфьорд.
Дальше было то же самое, если не хуже. В первый день хотя бы связь с самолетом была хорошей – впоследствии и этого не было. По неведомой мне причине в этой части света радиосвязь всегда плохая.
В конце концов я решил, что лучше всего написать личное письмо.
«Уважаемый адмирал Хортон!
Я вынужден вам сообщить, что из-за ненастной погоды и плохой связи мне не удалось достичь успеха в операции „Розовый сад“. Все мои достижения за три прошедших недели заключаются в том, что пять эсминцев флота Западных Подходов, несмотря на неустанную заботу, приведены в немореходное состояние. Подробный отчет о полученных из-за непогоды повреждениях отправлен мной в Лондондерри.
Я рассматривал возможность перехода на один из флотских эсминцев, оставив лейтенанта Блэквуда командовать „Шикари“, но, хотя на больших эсминцах созданы лучшие условия для людей, на деле они не обладают сколь бы то ни было существенным преимуществом в скорости по сравнению с эсминцами класса S. Кроме того, я считаю, что у наших кораблей больше шансов достать врага. Флотские эсминцы могут сбросить только пять серий глубинных бомб, у них нет тяжелых зарядов для глубоководных подлодок, да и в плохую погоду на высоких скоростях они не слишком хорошо управляемы.
Офицеры флота оказали мне полную поддержку и проявили себя с самой лучшей стороны, а действия наших людей вообще выше всяких похвал. Всякий раз, выходя в море, на жилых палубах наших кораблей плескалась вода глубиной не менее фута, но я ни разу не слышал жалоб.
Все можно было бы перенести, если бы только радиосвязь была хотя бы немного лучше. По-моему, в здешней атмосфере есть что-то особенное, препятствующее связи. Нередко мы не могли установить прямую связь с самолетом, описывающим круги над нашими головами, и были вынуждены передавать сообщения на него через Исландию. Два дня назад нам пришлось запросить Квебек (Канада) передать сообщение самолету, находящемуся в шести милях, а моя последняя информация для вас, сэр, шла через Нью-Йорк, потому что мы не смогли выйти ни на одну из станций Великобритании.
По моему глубокому убеждению, имеющимися силами в существующих условиях продолжать операцию „Розовый сад“ нет никакого смысла.
Настоящий рапорт написан мной с чувством глубокого разочарования, однако я счел своим долгом это сделать».
Я отложил карандаш и снова посмотрел вниз. «Шикари», подхваченный порывом ветра, слегка повернулся и отклонился в сторону – насколько это позволила длина якорной цепи. Теперь он находился немного в стороне от остальных кораблей. Местные солдаты обратились к нам с просьбой о помощи, поэтому мы этим утром отправили с каждого корабля часть людей на берег. Лодки только что вернулись и еще покачивались на воде у борта кораблей. На «Ориби» решили воспользоваться затишьем, чтобы покрасить надводный борт – на его бортах висели люльки и копошились люди.
Неожиданно раздавшийся рев мощных двигателей заставил меня взглянуть вверх. Прямо над моей головой летел «хейнкель». Между холмами он шел так низко, что я вполне мог сбить его, окажись под рукой соответствующее оружие. Я отчетливо видел, как его нос чуть наклонился вперед – самолет следовал рельефу местности. Мгновение – и он уже был ниже меня – он летел вниз – к воде – к моим кораблям! Я мог точно сказать, в какой момент он начнет атаку. Его крыло опустилось, когда он ушел на поворот, – заходит на бомбометание. Теперь опустилось другое крыло, он снова повернул и теперь шел прямо на стоящие внизу корабли. Он разбомбит «Шикари» и обстреляет остальные. Я молился и отчаянно ругался, причем, по-моему, делал это одновременно. На палубах было полно народу. Наши корабельные радары были бесполезны под прикрытием высокого берега, поэтому в отношении предупреждения о воздушных налетах мы полагались на береговые станции. Самолет летел очень быстро. «Боже! „Шикари“! Сделайте же что- нибудь!» Они действуют! Спасибо Тебе, Господи, они действуют! Я увидел след трассирующих пуль «эрликона» левого борта, затем взрыв. А вот заговорил и «эрликон» правого борта на «Шикари». Молодцы, ребята! Как нестерпимо медленно маленькие красные точки поднимаются навстречу огромному черному самолету! Я отчетливо видел, как немец дернулся – так ведет себя испуганный фазан, когда пуля пролетает над его головой. Заход на бомбометание был испорчен. Немец резко пошел вверх – какими же черными казались его крылья на фоне золотисто-голубой воды! Клуб белого дыма показался над кормовой трубой «Шикари». Превосходно! Они вспомнили о зенитном орудии. Самолет уходил – он быстро набирал высоту. Только теперь до меня донеслись звуки первых выстрелов. В дело вступили флотские эсминцы – загрохотали зенитные установки. Теперь вслед удаляющемуся «хейнкелю» со всех кораблей неслись точки трассирующих пуль. Я никогда не забуду чувство, охватившее меня при виде зловещей железной птицы, скрывшейся за горой на другой стороне фьорда. Стрельба прекратилась. На якорной стоянке снова воцарился мир и покой. Но если бы парни на «Шикари» не успели вовремя, картина была бы совсем другой – везде начались бы пожары, хаос, смерть.
Я опустился на колени на мягкий вереск и вознес благодарственную молитву Богу и людям, которые не подкачали. И как тут не вспомнить матросов, погибших в Норвегии, чтобы мы приобрели бесценный опыт.
Итак, нас обнаружили. Немец наверняка успел сфотографировать якорную стоянку. Даже если для летчика это ничего не значит, офицеры штаба не смогут не понять по нашей бело-зеленой маскировке, что здесь находится эскортная группа, ожидающая подводные лодки. Только группы кораблей флота Западных Подходов несли такую маскировку, и это было столь же явным признаком, как если бы на голубой площадке была нанесена надпись белыми буквами: «Осторожно!» Теперь все лодки будут проходить «Розовый сад» под водой. Обнаруживать их будут значительно реже, да и осень уже не за горами…
В июне капитан Уокер в районе Бреста отправил на дно три немецкие подводные лодки, в июле – еще две. В «Розовом саду» счет так и не был открыт. Я аккуратно сложил письмо, засунул его в карман и пошел вниз, где у кромки воды меня ожидал катер.
Орудийный расчет, стихийно сформировавшийся на «Шикари», чтобы отразить смертельно опасную атаку, оказался весьма своеобразным: кок, буфетчик, заболевший рулевой и котельный машинист. Котельный машинист был наводчиком первого «эрликона», открывшего огонь. Повар выскочил из камбуза и с ходу открыл огонь из зенитной трехдюймовки. Подоспевший штатный наводчик был весьма раздосадован, обнаружив свое орудие измазанным в каком-то сладком креме.
Я отправил Максу Хортону свое письмо. Спустя неделю нас отозвали. Флотским эсминцам было приказано следовать в Скапа, четыре эсминца класса S пошли в Лондондерри на ремонт, а я получил приказ тоже идти на «Шикари» в Скапа, где в Гатстоне будет ждать самолет, который доставит меня на совещание
