устроил сам. Он только что вернулся в порт после сопровождения очередного океанского конвоя и стоял у причальной стенки Гладстоун-Док в Ливерпуле, причем выглядел элегантно и очень привлекательно. Я пришел в док один, никого не предупредив, чтобы как можно лучше прочувствовать свою первую встречу с новым кораблем. Нет ничего более волнующего, чем первая встреча нового капитана с кораблем, который станет его детищем, как только он поднимется по узкому трапу на палубу. Загадки характера корабля познаются довольно быстро, о них можно судить по множеству мельчайших деталей. Поэтому, когда капитан делает первый шаг с причала на трап, он уже знает о корабле довольно много, у него даже появляются первые предположения о том, насколько хороши его мореходные качества и милосерден ли он к людям в море.
По мере совершенствования старых видов вооружения и появления новых стало все тяжелее размещать на судах старой постройки увеличивающуюся команду. «Шикари», первоначально рассчитанный на 100 человек, вмещал более 140. Команда «Уорвика» должна была составлять 120 человек. Когда я принял командование, она уже увеличилась до 170.
Чтобы вместить дополнительных людей, его переоборудовали в эскортный эсминец. При этом были ликвидированы носовая труба и котельная. В нижней части освободившегося пространства разместили дополнительные топливные танки, что позволило увеличить его автономность, а над ними соорудили новую жилую палубу для котельных машинистов. Чтобы освободить место на баке, камбуз вынесли наружу и поставили на месте, где была носовая труба.
Это переоборудование уменьшило скорость эсминца с 30 до 25 узлов, и он бы действительно стал превосходным кораблем эскорта, если бы его корпус не протекал во многих местах по причине своей глубокой старости. Некоторые считают, что небольшие течи не могут привести к большой беде, потому что поступающую воду легко откачать. Но в днище корабля расположены топливные танки, и попадающая в них вода портит топливо.
После «Шикари» мой новый корабль показался огромным. Я мог везде ходить, выпрямившись во весь рост, не наклоняя головы, и поэтому чувствовал себя превосходно. Апартаменты капитана располагались поперек корабля, причем каюты для дневного пребывания и ночного сна были разными. И хотя я вряд ли мог рассчитывать проводить в них время, находясь в море, во время стоянок мне был обеспечен невиданный ранее комфорт. Моя морская каюта тоже была удивительно удобной и располагалась поблизости от капитанского мостика, куда я мог при необходимости попасть очень быстро. А поскольку весь мостик располагался намного выше, чем на «Шикари», я мог больше не опасаться постоянных потоков воды, которые всегда бурлили на полу моей предыдущей морской каюты.
Поскольку моим любимым времяпрепровождением на берегу были дружеские вечеринки – чтобы отплатить за проявленное гостеприимство и насладиться хорошим вином в приятной компании, было здорово осознавать, что теперь у меня для этого достаточно места. Я всегда возил с собой много фотографий, несколько хороших картин, да и за время скитаний по всему свету успел собрать небольшую коллекцию произведений искусства. Предметом моей величайшей гордости явилась коллекция старых арабских и персидских лошадиных уздечек, которую я собрал, путешествуя в сторону северо-западной границы Индии. К нешуточному удивлению своих проводников, я посещал все базары в маленьких городках, где годами не видели ни одного европейца, в поисках этих трофеев. «Почему коммандер-сахиб платит четыре рупии за это старье, если может за три рупии купить новое?» – всегда спрашивали меня проводники, причем мои разглагольствования об изысканной работе старых мастеров и о том, что моей покупке уже не меньше двухсот лет, никого не удовлетворяли.
Я считал, что война не должна мешать людям украшать свой быт, поэтому в моей каюте всегда стояли живые цветы в больших красивых вазах. Я очень гордился обстановкой своей каюты и даже после того, как все мои вещи погибли вместе с кораблем, не сожалел, что взял их с собой. Конечно, были офицеры, считавшие, что во время войны самым подобающим принципом жизни должна быть спартанская простота. Но лично я никогда не мог понять, зачем сознательно лишать себя удобств, если можно этого не делать, да и не верил, что стоицизм может повысить боеспособность. К тому же я давно понял, что, если стараюсь сделать из своей каюты настоящий дом, команда понимает, что я считаю корабль своим домом. Корабль – это вообще странное место, а матросы – странные существа. Им строжайше запрещено приносить на борт алкоголь или приглашать женщин – разве только по особым случаям. Однако матросам очень нравится, когда их офицеры устраивают вечеринки, во всяком случае, пока они не выходят за определенные границы. В душе подавляющее большинство матросов – люди строгих правил. Если они видят, что все идет нормально и офицеры хорошо проводят время – они спокойны. Если же развлечения заходят слишком далеко – неизбежны проблемы. А если вы вообще не приглашаете на борт друзей и живете отшельником, матросы сразу же начинают подозревать какие-нибудь неестественные склонности и страдают из-за этого. Они хотят, чтобы вы вели себя как дома в кругу друзей.
Коммандер И. Маккливс, кавалер орденов крест «За выдающиеся заслуги» и «За отличную боевую службу», был одним из первых командиров подразделений. Он продвигался, так же как и я, от командира группы, затем стал командовать корветом, а уже оттуда пришел на «Уорвик». Из первых командиров групп и подразделений в западном океане теперь осталось только двое – коммандер Уэмисс, служивший на «Диком гусе», и я.
Я обнаружил, что «Уорвик» подлежит очередному ремонту и только ожидает сообщения, в какой сухой док следовать. Через день два поступил приказ идти в Гримсби. В это же время меня вызвал начальник штаба. Он сказал, что в тактической школе выдвинута новая теория о том, что в каждой группе должно быть два старших офицера. Один будет находиться на мостике корабля – лидера группы, другой заниматься прокладкой. Он хотел, чтобы я, поместив «Уорвик» в док, присоединился к коммандеру Р. К. Бойлу, вышел с ним в море на эсминце «Хейвлок» и совершил поход до Ньюфаундленда и обратно. После этого он желал получить от нас обоих рапорт о том, как идея сработает на практике. Коммандер Бойл был старшим офицером моей группы В-5, но, поскольку «Уорвик» ушел в ремонт, мы пока еще не имели случая встретиться. На бумаге идея казалась разумной, но я подумал, что нам обоим – и мне и Бойлу – потребуется максимальное самообладание, чтобы не допустить конфликта. Однако проверить идею можно было только опытным путем, поэтому я согласился.
Оставив «Уорвик» в доке, я пересек всю Англию и поднялся на борт эсминца «Хейвлок». Уже через час после моего прибытия мы вышли в море. Как я и опасался, предложенная схема оказалась совершенно неработоспособной. В предыдущей главе я рассказывал, как при атаке вражеской подлодки прокладчики могут помочь определить, что происходит, и принять правильное решение. Коммандер Бойл, стоя на мостике, находился в том же положении, что и читатель до того, как ему объяснили цель прокладки. С другой стороны, я, находясь у прокладчика, полностью контролировал ситуацию, включая и движение корабля коммандера Бойла. Даже святой не смог бы перенести, если бы его корабль вел кто-то другой, а старший офицер группы судов святым уж точно не является. К тому же по характеру мы оказались полярно противоположными. Бойл был медлителен, аккуратен и занудно педантичен. Все, что он делал, было взвешенным и внимательно обдуманным. К тому же он был невероятно чистоплотен и как-то воинствующе аккуратен. Я же довольно импульсивен, обычно действую порывисто, стремительно, порою небрежно, и уж точно никто на свете не рискнул бы назвать меня чрезмерно аккуратным. Мы не могли прийти к общему мнению буквально по каждой мелочи, споры возникали даже по такому поводу, как выбор сорта шерри. И только в одном мы были едины: идея двойного управления – самая безумная из всех, которую нам доводилось опробовать. То, что дело не дошло до рукопашной, – заслуга воспитания и привитой за годы службы дисциплины. Оставаясь на разных кораблях, мы бы относились друг к другу с глубоким уважением и составили бы отличную команду: он был моим старшим офицером, а я был обязан выполнять его приказы. В общем, мы оба вынесли из этого неудачного совместного опыта только одно: тот, кто управляет движением корабля, командует и битвой.
После этого премудрые умы нашей тактической школы сгенерировали следующую идею: старший офицер группы должен постоянно находиться у прокладчика и карты и следить за прокладкой, а его кораблем в это время должен заниматься капитан. Это решение было несколько лучше, чем первоначально предложенная схема, которую мы с Бойлом категорически отвергли, но все же далеко не идеальным. Наши корабли не достаточно велики, чтобы на них нашлось место и для старшего офицера, и для капитана. В сущности, решение было очевидно, и, слава богу, именно к нему и пришли: у старшего офицера должен быть очень опытный и надежный старший помощник, который при необходимости может управлять
