Однажды поздно вечером он случайно захлопнул дверцу сейфа, прищемив мизинец левой руки и полностью срезав кусочек пальца примерно в полдюйма. Когда врачи хотели дать ему наркоз перед тем как зашить палец, он отказался, опасаясь, что под наркозом может проговориться. Вместо этого он стоически вытянул палец и предоставил врачам делать свое дело.
Об этом происшествии поползли слухи, и на очередном утреннем заседании съезда Хрущев вышел на трибуну и в мелодраматическом тоне описал героизм товарища, который вытерпел ужасную боль, но не рискнул выдать партийные тайны даже заслуживающим доверия советским врачам.
— Сегодня этот товарищ находится среди нас, — прогремел он и предложил Моррису присоединиться к нему на трибуне. После чего обнял его и, подняв пострадавшую руку, прокричал: — Я представляю вам последнего из старых большевиков!
Возможно, просто для того, чтобы проверить новый канал, или из-за каких-то временных затруднений в Канаде, 23 апреля 1959 года Советы послан и офицера КГБ Владимира Барковского передать 50 тысяч долларов Джеку непосредственно в Нью-Йорке. Однако 21 мая возобновились выплаты через Канаду. Маскола доставила 41 тысячу долларов и в течение года несколько раз возвращалась с меньшими суммами. После одной из поездок она вернулась с письмом от Денниса и Холла с требованием к Баку переслать его в Москву. В письме подтверждалось, что с данного момента только Моррис Чайлдс уполномочен представлять американскую компартию в отношениях с Советами и китайцами.
После того как Моррис немного оправился, Фрейман поставил ему ультиматум: или жениться на Сонни, или убраться из ее дома. Они поженились, и она, как и обещала, стала участвовать во всех его делах. Летом 1959 года врачи обнаружили у нее неоперабельный рак, ей оставалось жить меньше шести месяцев. В последние дни жизни Моррис хотел порадовать ее поездкой за границу, и китайцы его поддержали, предложив привезти ее на празднование десятой годовщины прихода коммунистов к власти. 23 сентября 1959 года они отправились в Москву, и там Хрущев включил их в состав делегации, вылетавшей в Пекин.
Китайцы постарались отсечь американцев от советской делегации, разместив их в роскошных апартаментах отдельно от советских гостей; они окружили Сонни командой медиков во главе с говорившим по-английски врачом и предложили им остаться в качестве официальных гостей на пару недель после окончания церемоний. Морриса лишили возможности отказаться, добавив, что с ним хотят поговорить как Мао, так и Чжоу Эньлай.
Скоро китайцы привели убедительные доказательства того, что ухудшение китайско-советских отношений продолжается. Когда Хрущев 30 сентября закончил свою речь, они сидели сложив руки и не аплодируя, тем самым нанеся ему оскорбление. Во время обещанной Моррису длительной аудиенции Мао рассыпал бессвязные и многословные обвинения в адрес Советов и Хрущева, которого он характеризовал как «неуклюжего, грубого и вульгарного». Советский Союз, бессвязно говорил он, стал почти такой же империалистической страной, как Соединенные Штаты, и Мао не тревожило, что эти две страны начнут между собой ядерную войну. Китай должен оставаться в стороне «на вершине горы и наблюдать, как внизу в долине два тигра будут рвать друг друга на куски».
Советы нарушили обещание и резко свернули свое участие в китайской программе ядерных исследований. Китай, в свою очередь, сорвал планы Советов, отказавшись от предложения сформировать совместный советско-китайский флот и не разрешив разместить на своей территории советские радары дальнего обнаружения. Беспринципные и оппортунистические Советы думают только в рамках своих пятилетних планов, тогда как китайцы думают вперед на сотню лет, вернее, на тысячу лет. Мир не всегда будет оставаться таким, каким он был в 1959 году. Немного погодя Соединенные Штаты сблизятся с Китаем и будут искать с ним сотрудничества. Но до тех пор, пока Советы не извинятся за обвинения, выдвинутые Хрущевым против Сталина, и не отрекутся от политики, одобренной XX съездом КПСС, примирение между Китаем и Советским Союзом невозможно. Во всяком случае, Китай такого примирения не хочет.
Моррису казалось, что Мао переходит от блестящего логического анализа к нелогичным, почти бессвязным высокопарным речам, к неприкрытому расизму и шовинизму, превознося присущие китайцам черты и их культуру над аналогичными чертами и культурой других народов. Обдумывая потом эти высказывания, Моррис невольно задавался вопросом, не общался ли Мао во время визитов в туалет с трубкой, набитой опиумом.
Чжоу Эньлай, хотя и без напыщенности Мао, тоже пытался завербовать Морриса в союзники Китая в идеологической войне против Советского Союза. Он сказал, что Советы доказали свою непредсказуемость, им доверять нельзя, и вновь повторил свое предложение о передаче американской компартии денег. Чжоу также заинтересовался Сонни и в ходе приема несколько раз погладил ее по заду, явно не обращая внимания на то, что подумает Моррис или кто-то другой. Под конец их визита он сказал, что будет обидно, если она, побывав в Китае, ничего не увидит, и настоял, чтобы они воспользовались предоставленным в их распоряжение самолетом и осмотрели страну.
Сопровождаемые группой медиков, они вылетели в Шанхай, где в парке сохранилась надпись, увиденная в 1920 году Броудером: «Вход собакам и китайцам воспрещен». Коммунисты оставили эту надпись как символ колониализма.
Возвращаясь с Сонни в Соединенные Штаты, Моррис остановился в Москве, чтобы сообщить о своих беседах в Пекине. Советы мрачно отреагировали на его отчет и сказали, что, к несчастью, это совпадает с данными других информаторов. Пономарев посоветовал Международному отделу поднять в 1960 году субсидии американской компартии до 300 тысяч долларов и рассмотреть способы непосредственной передачи денег Джеку Чайлдсу в Нью-Йорке. Чтобы обсудить этот и другие тактические вопросы, в начале 1960 года Джеку Чайлдсу предложили приехать в Москву.
Приземлившись 5 ноября 1959 года в Чикаго, Моррис позвонил из аэропорта Фрейману и сказал, что Сонни при смерти. Она почти теряла сознание и не могла идти, пришлось увезти ее из аэропорта. Вскоре она впала в коматозное состояние, из которого уже не вышла.
Чтобы отвлечь Морриса от его горя и напомнить, что жизнь на этом не кончается, Фрейман загрузил его работой. Одно из заданий состояло в том, чтобы дать детальную персональную оценку Гэсу Холлу (он же Арво Холберг), который, в связи с нетрудоспособностью Денниса, стал генеральным секретарем и главным боссом партии.
«Он — человек, у которого в мире нет ни единого друга», — начал Моррис свой отчет.
Холл был видным белокурым мужчиной с выступающей волевой челюстью. Он родился в Миннесоте в семье финских коммунистов, в двадцать лет вступил в коммунистическую партию, посещал Ленинскую школу и работал организатором среди членов профсоюза в Миннесоте и Огайо. В 30-е годы он открыто призывал к свержению правительства и участвовал в нападениях членов профсоюза на штрейкбрехеров. Его признали виновным в уголовно наказуемом проступке — преднамеренном уничтожении собственности — и приговорили к штрафу в размере 500 долларов. Осужденный в соответствии с законом Смита, он бежал в Мексику; там со временем его арестовали и депортировали в Соединенные Штаты, где посадили в тюрьму.
Моррис описал его как холодную, лишенную чувства юмора механическую карикатуру на большевика-бомбиста и как человека совершенно невежественного. Холл однажды заявил, что «балет — просто ширма для порнографии» и большой балет правильнее было бы назвать большим бурлеском. В ленинградском Эрмитаже выставлены всемирно известные полотна, но Холл нашел и его нуждающимся в усовершенствовании. Возвращаясь из мужского туалета, он ворчал: «У них тут есть несколько симпатичных картин. Следовало бы продать их и купить несколько писсуаров, чтобы не было нужды пользоваться дырой в полу». Холла многие недолюбливали, собственно, Моррис не знал никого, кому бы он нравился.
Холл подтвердил статус Морриса и его помощника Джека как ответственных за связь с Советами и другими иностранными компартиями. Моррис полагал, что основной причиной было то, что они поставляли самое необходимое Холлу — деньги. По природе своей он был жаден, а лишения, пережитые в тюрьме, жадности ему только прибавили. За время его тюремного заключения ни партия, ни кто-либо из ее членов не оказали никакой помощи его жене и детям, и он решил, что они больше никогда не должны испытывать нужду. До тех пор, пока через Морриса и Джека будет течь поток советских денег.
После того как Берлинсон и работавшие с ним агенты пересчитывали деньги и записывали серийные номера каждой банкноты, Джек помещал их в банковские сейфы и потом расплачивался ими по указаниям генерального секретаря. Если Холлу нужны были деньги для партии или для себя, достаточно было
