«иди сюда!», одним мановением руки убрать с дороги того, кто тебе мешает, раздавить того, кто хотел бы раздавить тебя, плюнуть в лицо шефу и сказать, зевая: «Вы мне надоели»… Наслаждение властью, а точнее, удовольствие от денег, потому что счёт в банке — это единственное, что никто у тебя не отнимет… Быть высоким и красивым, иметь ослепительную улыбку, прекрасные манеры, высокий пост, жену, которая своим развратным поведением обеспечивает тебе продвижение наверх — всё это в большей или меньшей степени ненадёжно, недолговечно, случайно. Солидный счёт в банке — вот настоящая единица измерения силы, вот единственная устойчивая величина, если вообще что-то может быть устойчивым в этом неустойчивом мире.
Всё-таки надо принять саридон. Встаю и отправляюсь на кухню. Нахожу в одном из ящиков домашнюю аптечку, состоящую, в основном, из снотворных. Глотаю таблетку, возвращаюсь в гостиную и снова сажусь в кресло, потому что спать мне всё ещё не хочется.
Слабый человек никогда не может испытать наслаждения и опьянения свободой действий. Его поступки продиктованы стремлением приспособиться. Он должен не проявлять себя, а приспосабливаться. Хотя если он не совсем слабый и если сумеет овладеть этим искусством, то при внешней безобидности может быть и очень опасным. Быть сильным, если угодно, несмотря на свою слабость. Хотя и тайно. Хотя и не вполне. Хотя и всё с тем же проклятым ощущением незаконченности и неудовлетворённости.
— Это поможет тебе стать выше ростом, — любил повторять мой отец, заставляя меня стоять в углу.
Тогда я был очень мал ростом, и этот физический недостаток, в котором я не был виноват, превращался в дополнительный источник многих моих несчастий.
Несчастья подстерегали меня с разных сторон, по главным их поставщиком был Джеф.
Джеф плохо учился, настолько плохо, что сидел второй год в нашем классе, но он был самый высокий и сильный из всех нас, а в наших примитивных детских умах физическая сила равнялась Силе с большой буквы. Джеф пользовался своим физическим превосходством по отношению к большинству мальчишек и прежде всего по отношению ко мне, потому что я был самый маленький из всех и имел смелость однажды открыто ему возразить. Это произошло когда мы играли на берегу реки, а наш Геркулес Джеф сидел с важным видом и бамбуковой удочкой ловил рыбу. Правда, он ловил рыбу только теоретически — клёва не было. Тогда он решил сменить наживку и заорал:
— Пойди нарой мне червей!
— Сам нарой, — легкомысленно ответил я, поскольку питал к червям почти такое же отвращение, как к ужам.
Тяжёлая рука тут же огрела меня по затылку.
— Но я не знаю, где копать, — захныкал я, так как рука Джефа снова застыла над моей головой.
— Не знаешь? — насмешливо прорычал Джеф, ведь все мы прекрасно знали, что в навозной куче полно червей. — Не знаешь, так я тебе покажу.
И он схватил меня за нос своими грязными и воняющими табаком — Джеф уже курил — пальцами и потащил к навозной куче. Он так сильно сжимал мой нос, что из него потекла кровь, а мальчишки вокруг завыли от восторга, и, когда мы подошли к навозной куче, он толкнул меня изо всех сил и проревел:
— Если ты через пять минут не накопаешь мне полную банку червей, я тебя зарою в эту кучу, будешь их ртом собирать, поганец!
Через пять минут я отнёс ему всё, что успел накопать, подавляя отвращение и машинально вытирая нос, из которого всё ещё текла кровь. Дома, конечно, меня ожидало дополнительное наказание за мою испачканную одежду. «Джеф меня избил и толкнул в навозную кучу», — пытался я оправдаться. «Я тебя не заставлял играть с Джефом», — возразил невозмутимым тоном отец и по обыкновению поставил меня в угол.
Но это было не самое главное. Главным было то, что с этого дня я стал настоящим слугой долговязого оболтуса. На переменах он посылал меня покупать ему спички или сигареты, на уроках заставлял меня решать за него задачи, отбирал у меня тетради и карандаши, чтобы не тратить деньги на такие пустяки, и даже заставлял меня очищать спичкой грязь с его ботинок.
А поскольку пример всегда заразителен, второй здоровенный оболтус в нашем классе — Эдд — в свою очередь попытался превратить меня в своего слугу. Но это было уж слишком даже для такого слабака, как я, и я пожаловался Джефу:
— Он хочет, чтобы я покупал ему сигареты…
— Ничего ему не покупай. Слушайся только меня, — бросил Джеф, его самолюбие хозяина было задето.
Из-за этого, вероятно, началась между ними очередная драка — Джеф с Эддом и без того боролись за место сильнейшего в классе, — в которой досталось, как обычно, Эдду.
— Не смейте трогать Томаса, если не хотите иметь дело со мной, — мрачно предупредил мой господин.
Но это торжественное заявление не заставило меня почувствовать себя свободным и не уменьшило моей ненависти к Джефу. Ненависть эта была настолько сильной, что каждую ночь перед сном я воображал, как нахожу какое-нибудь чудодейственное средство, вроде шпината, который ел морячок Поппай, и тут же становлюсь невероятно сильным, сильнее Геркулеса, и в школе на большой перемене медленным шагом подхожу к Джефу…
Теперь мне уже трудно во всех подробностях описать ту картину, которую каждую ночь рисовало моё детское воображение, помню лишь, что она изобиловала ударами кулаков, пощёчинами и пинками, которые наносились по роже, по животу и заднице Джефа. И этот подлый Джеф отлетал как мяч, падал к моим ногам, однако я поднимал его и снова наносил сокрушительный удар кулаком в зубы, и он снова валился на пол, а я опять его поднимал и бил по этой нахальной роже, бил, бил, бил, пока, наконец, не засыпал усталый и довольный…
Только всё это были мечты, а мечты никогда не приносят полного удовлетворения. Поэтому я всё время думал, как мне в действительности отомстить Джефу, и было не так уж трудно прийти к выводу, что раз я не могу открыто надавать тумаков этому подлецу, то единственная возможность нанести ему удар тайно.
Первый был нанесён с помощью чернильницы. И хотя с тех пор много воды утекло, я и сейчас с удовольствием вспоминаю о моём первом ударе и умелой подготовке к нему. Прежде всего очень удачно был выбран день, поскольку Джеф был в новом костюме. Во-вторых, попадание было очень точным: в тот момент, когда наш Геркулес выходил во двор, я выронил из окна чернильницу с отвинченной крышкой прямо ему на голову. Чернильница ударила его по голове, а чернила залили лицо и одежду. Возможные опасные последствия этих действий были заранее нейтрализованы.
— Где твоя чернильница? — завопил разъярённый Джеф, имевший основания подозревать в содеянном меня.
— В портфеле, — кротко ответил я.
— А ну покажи!
Я показал. И шёпотом добавил:
— Спроси лучше Эдда, где его чернильница…
Диверсия была рискованная, но увенчалась успехом. Эдд, конечно же, не мог показать чернильницу, ведь я сам вытащил её из его портфеля. Так что между двумя Голиафами опять началась жестокая драка, а маленький Давид стоял в стороне и злорадствовал в душе. А позднее получилось так, что я мог мстить, не подвергаясь опасности.
Однажды учитель геометрии послал меня за приборами для черчения, которые он забыл в учительской. Я застал там нашего классного руководителя, у которого, наверное, было окно между уроками. Он просматривал газеты.
— Ну, Томас, ты готов к завтрашнему испытанию? — спросил он, имея в виду контрольную, которая была назначена на завтра.
— Я очень долго готовился, — вздохнул я. — Хотя по правде сказать, не вижу особенной пользы…
