— Да нет, не думаю…
Он умолкает, словно не решается продолжить.
— Вы что-то хотели сказать?
— Что у таких девушек серьёзного не бывает. Не хочу вмешиваться, но, по-моему, они не для серьёзных дел.
«Серьёзные дела» — звучит довольно двусмысленно. Поэтому я спрашиваю:
— А точнее?
— Точнее, сегодня вы с ней встречаетесь, а завтра она уже с другим.
— Верно. Но когда человеку за тридцать, он становится философом. А мне уже давно за тридцать. Если рядом с вами девушка, когда это вам нужно, то не всё ли равно, встречается она ещё с другим или нет тогда, когда она вам не нужна.
— Мне тоже под тридцать, но я не такой. И если я узнаю, что моя жена хоть подумает о другом, я ей просто голову оторву!..
Он, видно, и мою голову не жалеет, потому что в следующую секунду тормозит так резко, что я стукаюсь головой о спинку сиденья.
— Ну прямо лезет под колёса, — произносит Андрей с негодованием, указывая на человека, неожиданно оказавшегося на мостовой перед нашей машиной.
Тот виновато ускоряет шаг, торопясь перейти дорогу, и чуть не попадает под колёса едущей рядом машины.
— Ходят как слепые, дорогу и ту переходят не глядя, — продолжает бурчать Андрей, давая волю всегдашней нелюбви шофёров к пешеходам.
Дождь всё ещё льёт, и он сосредоточенно всматривается вперёд.
— Значит, вы противник свободных отношений? — пытаюсь я вернуть его к нашей теме.
— Да, я не настолько культурный… — признаётся Андрей.
— То, что она встречается с другим, ещё не самое плохое, — замечаю я, — бывает кое-что и похуже…
— Когда встречается с двумя-тремя сразу, — замечает шофёр.
— Нет. Когда начнёт везде болтать о наших отношениях.
— Да, вам, дипломатам, это ни к чему.
— А кто ещё вертится вокруг неё?
— Пока никто.
— Может, кто-то ждёт своей очереди? Может, заглядывается на неё издали, как вы?
— Нет, такого я не замечал.
Он снова нажимает на тормоз, на сей раз не так резко, и я пережидаю, пока он выскажет всё обычные нелестные замечания в адрес пешеходов.
— И долго они сидели вдвоём? — спрашиваю я, когда мы снова трогаемся.
— До вечера.
— И, конечно, ушли вместе?!
— Известное дело.
— Паренёк, наверно, недурён.
— Внешне неплохой. Высокий, серьёзный, я хочу сказать, с виду кажется серьёзным.
— Парень с характером, — подсказываю я.
— С характером, — бурчит пренебрежительно Андрей. — Все мы воображаем, что у нас есть характер… Пока нас кто-нибудь не прижмёт…
— Сегодня утром я был у маникюрши, — сообщает Бенет, входя в кабинет, словно это важнейшее событие года.
— Поздравляю, — бормочу я, не поднимая глаз от бумаг.
— Есть поздравление и вам! — замечает с ноткой злорадства мой помощник. — Текст гласит: «Икс тяжело болен. Необходима срочная операция».
— Да, это вам не маникюр сделать, — признаю я, отрываясь от бумаг. — И именно сейчас, когда нам нужен надёжный канал.
Я задумчиво гляжу на стену, на вызывающе выставленные голые бёдра «гёрлс» и ракетку теннисиста, который словно готовится ударить меня по голове.
— У меня такое впечатление, что все ваши люди больны, — кислым тоном замечаю я.
— Они не от рождения больные, — отвечает не менее кислым тоном Бенет. — Но в здешнем климате люди легко заболевают. А мы хотим их использовать на полную катушку, нарушаем все обещания, и в результате получается провал.
— Ладно, ладно, расскажите это шефу, когда поедете в отпуск.
Бенет не отвечает, но по лицу его видно, что он мысленно посылает меня куда подальше.
— Если мы Икса отправим лечиться, есть у нас кому его заменить? — возвращаю я его снова к реальности.
— Старый утверждает, что есть. Но вопрос с Иксом нельзя больше откладывать.
— И не будем.
— Ах да, явился тот, с гитарой, — спохватывается мой помощник. — Требует ещё ампулы.
— Вы дали?
— Откуда они у меня? Он ждёт внизу, в приёмной, топчет там ковёр своими грязными ногами.
— Этот тип становится опасным, — замечаю я. — Ему же было сказано, чтоб он больше сюда не являлся.
— Я думаю, пора его отсылать, — тут же соглашается Бенет.
— Вот именно… Тогда узнайте, когда поезд, и закажите два купе для Мэри и для меня…
— Вы имеете в виду поезд в Стамбул?
— А куда же ещё?… Этот с гитарой пусть отправляется в том же направлении самолётом. Скажите ему…
В это мгновенье на пороге появляется моя секретарша с присущей ей манерой входить раньше, чем стучаться.
— Господин Томас, вас зовёт к себе посол.
— Как раз вовремя, — бурчу я. И добавляю, обращаясь к Бенету: — Потом закончим наш разговор.
Памятник неизвестному дипломату снова предстаёт предо мной — стоящим позади письменного стола и опирающимся о него рукой. При моём появлении шеф не соблаговолил нарушить ни на миг свою позу памятника, и только тонкие поблекшие губы едва уловимо раздвинулись:
— Садитесь!
Я неторопливо прохожу долгий путь от дверей до гарнитура в стиле мадам Помпадур или её венценосного любовника и развязно опускаюсь в одно из кресел. За всё время моей работы здесь посол ни разу не пригласил меня для беседы, если не считать первой злополучной встречи, и я даже не имел чести видеть его ещё хоть раз, если не считать приёмов, на которых я обычно держусь на порядочном расстоянии от него среди других сотрудников.
— Ваше присутствие здесь почти незаметно, Томас, — произносит посол.
Голос его суше прошлогодних макарон.
— Конечно, — продолжает он, — это лучше, чем если бы вы ознаменовали своё присутствие каким- нибудь скандалом, как ваш предшественник. Но всё же коль скоро у нас есть советник по культуре, то должна вестись и хоть какая-то культурная деятельность…
Он устремляет на меня свой неподвижный холодный взгляд, чтобы оценить эффект от своего силлогизма. И поскольку он явно ждёт от меня какой-то реакции, я позволяю себе продолжать разговор, не меняя своей непринуждённой позы:
