— Здесь… Или еще где-то… Вообще-то я редко уезжаю с острова.
Я задумалась. Джордан практически не покидала Сансет-Хауса со времени приезда. Однажды она уезжала вместе с Джульеттой к парикмахеру, но вроде бы это все. Когда я заговорила было о косметическом салоне, Элиза в ответ лишь фыркнула. У нее нет времени на подобные Глупости, презрительно заявила она.
Однако к тому времени она уже несколько расслабилась. И позволила мне осмотреть комнату, которую так недолго занимала Джордан; последовав за ней наверх, я внесла свою лепту в протирание ее ковров. Комната была совсем небольшой, и, едва окинув ее беглым' взглядом, я уже поняла, что ничего мало- мальски стоящего я там не обнаружу. Всю ее обстановку составляли аккуратно застеленная кровать, письменный стол, комод, два стула и небольшой столик — все безупречной чистоты, без единого пятнышка. Ни плиты, ни камина там не было, а чемодан Джордан, который раньше стоял где-то здесь, теперь находился в полицейском участке.
Казалось просто непостижимым, что женщина, любая женщина, могла распрощаться с жизнью и отойти в мир иной, оставив после себя так мало: письмо, причем не ей адресованное, горсточку пожитков в нью-йоркской квартире, чемодан в полицейском участке и эту пустую комнату.
— Здесь ничего не изменилось после ее ухода? — спросила я.
— Ничего, за исключением чемодана. Его забрали полисмены. Кое-кто изрядно поживился, осмелюсь заметить, — мрачно добавила Элиза.
Казалось очевидным, что она не питала особого доверия к стражам правопорядка. Однако только это и было очевидным. Я попыталась сосредоточиться.
— Как Хелен Джордан вела себя в тот вечер? — спросила я. — Выглядела ли взволнованной? Или чем-то обеспокоенной?
— Она вроде бы не из тех, кто легко возбуждается. Нет. Она производила впечатление женщины решительной. Да, пожалуй, именно такой она и была.
Я покинула ее дом, по-прежнему озадаченная. В тот вечер Джордан на что-то решилась, наметила какой-то план действий. Она кому-то позвонила, после чего двинулась пешком по тропе вдоль залива в сторону Длинного мыса. С собой она взяла сумочку, а ключ от своей комнаты оставила у Элизы. И заперт в этой комнате был один-единственный предмет, который мог представлять ценность, — то, что шериф именовал «письмом Дженнифер».
Действительно ли оно имело какое-то значение? Сохранила ли она его в личных целях— возможно, надеясь прояснить ситуацию с этой «Дженнифер»? Этого я, разумеется, сказать не могла. Любопытно, однако, что в то самое утро эта самая Дженнифер хлебнула неприятностей, находясь в каюте причаливающего к берегу океанского лайнера.
Я знала: Рассел Шенд всегда считал, что письмо так или иначе связано с этим делом, но мне не было известно, что он попросил ребят из нью-йоркской полиции помочь ему. По номеру телефона из записной книжки Джульетты они установили фамилию подруги «Джен», и, должно быть, она испытала настоящий шок, когда двое детективов с Централ-стрит встретили ее корабль в карантинной зоне.
Немало времени прошло, прежде чем мне довелось услышать эту историю, и рассказал мне обо всем сам Рассел Шенд.
— Они довольно пренебрежительно отнеслись ко мне да и к тому письму, — весело заявил он. — Им это показалось уже чересчур: чтобы провинциальный шериф, на котором висят два, а может, и три, убийства, вдруг озадачивал их по первое число! Да вдобавок дамочка эта оказалась с Пятой авеню, и это их доконало.
Фамилия ее, как выяснилось, была Деннисон— миссис Уолтер Деннисон, и путешествовала она вместе с горничной и собачкой. Более того, она занимала лучшие апартаменты на теплоходе. Детективам даже стало неловко, когда до них дошло, с кем им пришлось столкнуться.
Поначалу Дженнифер решила, что они судовые репортеры, и приняла их весьма благосклонно, поправляя шляпку на случай появления фотографов. Велико же, надо думать, было ее разочарование!
— Извините за беспокойство, мэм. Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов.
— Для печати?
Они ухмыльнулись и ответили отрицательно. Она уставилась на них:
— Тогда кто же вы такие?
Один из них показал свой значок, и она побледнела:
— Если вы из таможенной службы…
— Мы не имеем к таможне никакого отношения, миссис Деннисон. Были ли вы знакомы с некоей миссис Джульеттой Рэнсом?
Лицо ее вновь обрело нормальный цвет, но она по-прежнему казалась настороженной.
— Да. Но она ведь умерла, не так ли?
— Умерла. И, возможно, вам известно, при каких обстоятельствах. Миссис Деннисон, у нас имеется копия одного письма— кажется, написанного вами. Оно было найдено среди вещей миссис Рэнсом. Будьте любезны, просмотрите его и скажите, вашей ли рукой оно написано.
Она так и сделала, под пристальными взглядами двоих мужчин. Когда она дошла до постскриптума, им показалось, что она как-то вся напряглась, но вернула она письмо с достаточно спокойным видом.
— Да, это писала я, — заявила она. — И что вас интересует?
— Не смогли бы вы назвать имя человека, инициал которого упоминается в этом письме?
— Разумеется, нет. Это сугубо личное дело.
—
— Нет, конечно. Просто миссис Рэнсом порой бывала безрассудной. Она совершала массу глупостей. Я всего лишь советовала ей быть осмотрительнее.
Они ей не поверили.
— Этот «Л.»— мужчина, ведь так?
— Да. Но это абсолютно ничего не значит. У нее было множество знакомых мужчин. А теперь, — надменно добавила она, — я буду очень вам признательна, если вы позволите мне подготовиться к выходу на берег.
И больше они от нее ничего не добились, пока судно следовало по реке к пристани. Фактически она выставила их из каюты. Сойдя на берег, миссис Деннисон оставила свою служанку проследить за багажом, проходившим таможенный досмотр, сама же, по-прежнему игнорируя их, прошествовала к ожидавшей ее машине и уселась в нее. Однако отправилась она не в свою квартиру на Пятой авеню. В какой-то момент, кружа по жилым кварталам города, она распорядилась перенести свои чемоданы в такси и потихоньку исчезла.
— Именно это и заставило меня насторожиться, — признался мне шериф спустя много времени. — Я всегда считал, что письмо это играет не последнюю роль. Теперь же я был в этом уверен.
К тому времени уже наступил август, а в августе жизнь на острове бьет ключом. Обычно, в другие годы день мой был загружен с утра и до поздней ночи: с утра бассейн, потом ленч, после ленча— гольф или катание на яхте по заливу, а потом— коктейли здесь и ужин там. Но в то злополучное лето я почти нигде не бывала.
В ясную погоду я сидела на верхней веранде— где нахожусь и сегодня— и безразлично наблюдала за копошением в заливе. Время от времени мимо проносилась моторная лодка, волоча за собой какого-нибудь юнца на водных лыжах. Появились и уплывали ярко раскрашенные яхты, блестя на солнце начищенной медью. Иногда я замечала Люси Хатчинсон, которая прежде неизменно являлась душой августовского сезона, сейчас же апатично сидела на скамейке неподалеку от дамбы, где мы как-то беседовали с Бобом. Когда она тоже замечала меня, то вяло махала рукой, но в основном просто не обращала на меня внимания. Мне показалось, что она похудела, а насчет Боба поговаривали, будто он здорово запил.
А затем как-то раз в гавань зашел английский военный корабль, и Тони Радсфорд попросил меня пойти в клуб и помочь скрасить офицерам чаепитие. Казалось, он не таил никакой обиды после нашего разговора на поле для гольфа.
— Это всего лишь чаепитие. Надевай свое лучшее платье и пойдем, — уговаривал он меня. — Не
