деревьями. Землю под ними укрывал плотный ковер из старой опавшей листвы.
— Ну что, пророк, — улыбнулась мужу тетя Мария, — можешь ли ты остановить дождь, чтобы мы продолжили путь?
Раздался дружный смех, но Иосиф остался серьезным.
— Не забывайте, что святой человек действительно может остановить дождь или, наоборот, призвать его. Запомните мои слова, — продолжал он. — Во времена моего прадеда в Галилее жил один святой человек, Хони — начертатель кругов. По его слову дождь мог пойти, а мог прекратиться.
— И расскажите детям, что стало с Хони, — попросила Иосифа тетя Саломея. — Вы всегда останавливаетесь на самом интересном месте.
— Что с ним стало? — спросил Иаков.
— Евреи забили его камнями в храме, — пожал плечами Клеопа. — Им не понравилась его молитва! — Он рассмеялся, а потом, подумав, засмеялся снова, как будто чем больше он думал об этом, тем смешнее ему становилось.
Однако я не мог понять, что тут смешного.
Между тем дождь припустил по-настоящему, и ветки над нашими головами больше не спасали нас от воды.
Где-то в глубине мозга возникла маленькая мысль, такая маленькая, что мне она казалась размером не больше моего мизинца.
«Хочу, чтобы дождь прекратился».
Глупая, конечно, мысль. Но я вспомнил обо всех странных событиях, что случались со мной, — о воробьях, о Елеазаре… Я поднял голову.
Дождь прекратился.
Я так удивился, что уставился на облака и, кажется, перестал дышать.
А вокруг меня все ликовали и, радостные, отправились домой.
Я никому не стал рассказывать о случившемся, хотя очень встревожился, очень. И все равно я понимал, что никому нельзя говорить ни слова о том, что я сделал.
Когда мы вернулись, Назарет показался мне особенно красивым после дождя. Я уже полюбил нашу улицу, беленые дома и виноград, весело вьющийся по рамам и стенам, несмотря на весеннюю прохладу. А на старой смоковнице в центре двора за несколько последних дней стало еще больше листьев.
Нас встречала Старая Сарра. Маленький Иаков читал вслух Старому Юстусу. А малыши играли во дворе и бегали по комнатам.
Все печали и горести Сепфориса оказались где-то далеко.
И так же далеко остался дождь.
17
В тот вечер было решено, что в доме останемся работать мы с Иосифом, а Алфей с сыновьями Левием и Силой, Клеопа и, возможно, Симон отправятся в Сепфорис, где наберут еще работников и возьмут заказ Янная. Предлагались хорошие деньги. И погода установилась отличная.
А еще все мальчики, где бы они ни работали, по утрам должны ходить в синагогу, где три раввина учат детей грамоте и Закону. Только после занятий нам можно будет присоединиться к мужчинам, то есть где-то около полудня.
В школу мне идти совсем не хотелось. Но понял я это только тогда, когда все мужчины нашей семьи вновь зашагали вверх по улице. Мне стало страшно.
Я оглянулся и увидел, что Клеопа ведет за руку Маленького Симеона, дядя Алфей Маленького Иосия, дядя же Симон сопровождал Левия и Силу. Может, все идет как надо?
Возле школы стояло трое мужчин, которых я уже видел в синагоге, и мы остановились перед старейшим из них. Он пригласил нас войти. Этот человек в субботу ничего не говорил и не учил.
Конечно, он был слишком стар, а в субботу я почти не разглядел его, потому что боялся делать это в синагоге. Оказалось, что он был учителем в школе.
Иосиф обратился к нему:
— Вот наши сыновья, их надо учить. Что мы можем сделать для вас?
С этими словами он протянул раввину кошель, однако раввин не взял его.
Когда я увидел это, мне стало плохо.
Никогда прежде я не сталкивался с тем, чтобы мужчина отказался принять кошель. Я поднял глаза и увидел, что старик смотрит прямо на меня. Я тут же уставился в землю. Мне хотелось плакать. Я не мог вспомнить ни слова из того, что говорила мне мама в ту ночь в Иерусалиме, только видел перед собой ее лицо. И лицо Клеопы, когда он, умирающий, как все думали, заговорил со мной.
У старого раввина волосы и борода были совершенно седыми. Его одежды были пошиты из тончайшей шерсти, а кисточки приторочены, как положено, голубой нитью. Он заговорил тихим добрым голосом:
— Да, Иосиф. Иакова, и Силу, и Левия я знаю. Но кто такой Иисус бар Иосиф?
Ни слова не промолвили мужчины, стоявшие позади меня.
— Ребе, ты видел его в субботу, — ответил Иосиф. — Ты знаешь, что он мой сын.
Мне не надо было смотреть на Иосифа, я слышал по его голосу, как ему неловко.
Я собрал все свои силы и взглянул на старика. Он же не отводил взгляда от Иосифа.
Из глаз моих полились слезы. Я ничего не мог с ними поделать. Они текли по щекам, как ни старался я их остановить.
Старый раввин молчал. Все тоже молчали. Потом заговорил Иосиф — голосом, которым он обычно произносил молитву:
— Иисус, сын Иосифа, сына Иакова, сына Матфана, сына Елеазара, сына Елиуда из племени Давида, который пришел в Назарет по велению царя, чтобы заселить Галилею языческую. И сын Марии, дочери Анны, дочери Маттафии, и Иоакима, сына Самуила, сына Заккая, сына Елеазара, сына Елиуда из племени Давида, — сын Марии, дочери Анны и Иоакима, одной из тех, кого послали в Иерусалим, чтобы быть среди восьмидесяти четырех избранных девочек в возрасте до двенадцати лет и одного месяца, которые каждый год ткут две храмовые завесы для храма, что она и делала, пока не выросла и не вернулась домой. И так записано в храме, указаны годы ее услужения и вся ее родословная, а также день, когда был обрезан этот ребенок.
Я закрыл глаза и медленно открыл их снова. Раввин выглядел довольным, и когда он заметил, что я смотрю на него, то даже улыбнулся. Потом он снова поднял взгляд на Иосифа.
— Здесь нет никого, кто бы не помнил твоей помолвки, — сказал он. — И есть еще кое-что, что трудно забыть. Разумеется, ты понимаешь все это.
Опять установилось долгое молчание.
— Я помню то утро, — продолжил раввин таким же тихим и добрым голосом, как раньше, — когда твоя юная нареченная вышла из твоего дома с плачем…
— Ребе, здесь маленькие дети, — прервал его Иосиф. — И некоторые вещи им должны рассказывать отцы в положенное время.
— Отцы? — переспросил раввин.
— По Закону я отец этого ребенка, — твердо произнес Иосиф.
— Но где ты женился на своей нареченной и где был рожден твой сын?
— В Иудее.
— В каком городе Иудеи?
— Это недалеко от Иерусалима.
— Но не в Иерусалиме?
— Мы поженились в Вифании, — ответил Иосиф, — в доме родственников моей жены, священников храма, — Елизаветы и ее мужа Захарии.
— Ах вот как! И там же родился ребенок?
Иосиф явно не хотел говорить, где я родился. Но почему?
