псалмов:
— Да приблизится вопль мой пред лице Твое, Господи; по слову Твоему вразуми меня. Да придет моление мое пред лице Твое; по слову Твоему избавь меня…
Он остановился, чтобы ощупать монету, которую я положил ему на колени. Я прикоснулся к его руке. Его глаза покрывала бледно-серая пленка.
— И кто же это дает мне столь щедро и садится у ног моих? — спросил он. — Сын Израиля или тот, кто ищет Господа?
— Сын Израиля, учитель, — ответил я по-гречески. — Ученик, что ищет мудрости твоих седин.
— И что ты хочешь узнать, дитя? — спросил слепец, направив взгляд невидящих глаз вперед. Мою монету он спрятал в складках своей шерстяной накидки.
— Учитель, расскажи мне, пожалуйста, кто такой Христос Кириос?
— О дитя, существует много помазанников, — ответил он. — Но кто из помазанных есть Господь? Кто это может быть, если не сын Давида, царь помазанный, пришедший от корня Иессеева, чтобы править Израилем и принести мир в нашу землю?
— А что, если ангелы пели, когда родился помазанник, ребе, — спросил я
— Эта старая история, дитя, — сказал он. — История из Вифлеема, история о том, как младенец родился в хлеву. Так ты знаешь ее? Почти никто про нее больше не спрашивает. Это печально. Я боялся, что ее совсем забудут.
Я онемел.
— Люди говорят: «Вот, здесь Мессия» или «Там Мессия», — продолжал старик, произнося слово «мессия» на иврите. — Мы узнаем, когда Мессия придет, разве можно не узнать этого?
Восторг переполнил меня, я даже не знал, что сказать.
— Скажи мне, дитя, слова пророка Даниила… «Шел как бы Сын человеческий…» Ты здесь ли еще, дитя?
— Да, ребе, но что это за история, ребе, о ребенке в яслях, что родился в Вифлееме? — спросил я.
— Это ужасная история, и кто знает, что случилось на самом деле? Все произошло так быстро. Только Ирод мог сделать такое, кровожадный и злой человек! Но я не должен так говорить. Его сын — царь.
— Но, ребе, что он сделал? Мы здесь одни, нас никто не слышит.
Он взял мою руку.
— Сколько тебе лет, дитя? Твоя рука мала и груба от трудов.
Я не хотел говорить ему, сколько мне лет. Я знал, что он удивится.
— Ребе, я должен знать, что случилось в Вифлееме. Умоляю тебя, скажи мне.
Он затряс седой головой.
— Случилось неописуемое, — сказал он. — Как мы допустили, что нами правит такая семья? Эти люди в порыве ярости убивают собственных детей! Сколько своих детей уничтожил Ирод? Пять? И что сказал Цезарь Август про Ирода, узнав, что тот убил двух своих сыновей? «Лучше я буду свиньей Ирода, чем его сыном». — Старик засмеялся.
Из уважения я тоже засмеялся, но мои мысли были заняты совсем другим.
— Дитя, ответь мне, — попросил старик. — В слепоте моей я не могу больше читать книги, а книги для меня все, мое утешение, и мне приходится платить, чтобы кто-нибудь почитал мне. Книги — мое сокровище. Я не расстанусь с ними, чтобы заплатить мальчику, который почитал бы мне те из них, что еще целы. Я не могу отдать те книги, что переписал сам, или книги, что переписаны другими в строгом следовании Закону. Скажи мне из Захарии: «В тот день… В тот день…» Последнюю строчку, дитя.
— «И не будет более ни одного торговца в Доме Господа в тот день», — послушно процитировал я.
Он кивнул.
— Ты слышишь их? — спросил слепой.
Он имел в виду менял и людей, что спорили с ними.
— Да, я слышу их, ребе.
— В тот день! — воскликнул он. — В тот день.
Я смотрел на его глаза, на толстую пленку. Она была как молоко на его глазах. Если бы только… Но я же обещал. Если бы только я знал, что это правильно, если бы только… Но я обещал.
Его пальцы, запыленные, слабые, сжимали мою ладонь.
И я сжал его руку и помолился в сердце своем за него.
«Господи всемилостивый, если только такова Твоя воля, дай ему утешение, облегчи долю его…»
Рядом со мной стоял Иосиф. Он сказал:
— Пойдем, Иешуа.
— Да благословит тебя Господь, ребе, — сказал я и поцеловал его руку.
Он махал мне вслед, хотя я уже ушел.
Как только Старая Сарра смогла подняться на ноги и Рива надежно привязала ребенка у себя за спиной, мы направились к выходу.
На лестнице, ведущей в туннель, Иосиф остановился. Он держал меня за руку. Иаков к тому времени уже ушел вперед.
К нам бежал тот слепой старик, только теперь глаза его стали темными и яркими. Он щурился, глядя то направо, то налево, потом заметил Иосифа.
Смотреть на старика было так же удивительно, как на воскрешение мертвого человека к жизни. В моей груди громко стучало сердце.
— Здесь был ребенок! — кричал старик. — Дитя! — Он оглядывал лестницу сверху донизу, всех людей, идущих по ней. — Мальчик двенадцати или тринадцати лет, — сказал он. — Я только что слышал его голос. Куда он пошел?
Иосиф покачал головой, подхватил меня сильными руками, перекинул через плечо и понес вниз по лестнице и в туннель.
Всю дорогу домой он не сказал мне ни слова.
Я хотел сказать ему слова моей молитвы, объяснить, что я молился всем сердцем, что я не хотел делать того, что делать нельзя. Я молился, я вложил все в руки Господа.
24
Последующие дни стали радостными и насыщенными для нашей семьи. Мы ходили на окропление в храм и искупались во второй раз, как положено. А в перерыве мы бродили по улицам Иерусалима, разглядывали драгоценности, и книги, и ткани, что продавались на рыночной площади, а Клеопа даже купил маленькую книгу на латыни, Иосиф же купил для моей мамы тонкого шитья, которое она потом сможет прикрепить к накидке и носить на деревенские свадьбы.
Вечерами в Вифании звучала музыка и даже устраивались танцы между стоянками.
И сама праздничная трапеза в вечер Песаха была замечательным событием.
Сам Иосиф надрезал шею ягненка, а потом священник и левит собрали кровь. Затем мясо зажарили, и в соответствии с нашими обычаями мы съели его с горькими травами и пресными хлебцами, которые напоминали нам о египетском плене и о том, как Господь освободил нас из него и провел через Красное море в Землю обетованную.
Пресные хлебцы мы ели потому, что, уходя из Египта, мы не имели времени печь дрожжевой хлеб; горькие же травы мы ели потому, что наш плен был горек; а ягненка мы ели потому, теперь были свободны и могли чествовать Господа, который спас нас. И это была кровь ягненка на дверных косяках израильских сынов, что заставила ангела смерти пройти мимо нас, когда ангел умертвил всех первенцев Египта за то, что фараон не отпускал нас.
И конечно, все мы в нашей маленькой общине не могли не видеть особого значения во всем этом,
