прав. Она заслужила то, что он сделал с ней. Она заслужила потерю единственного, что у нее еще оставалось.
Всхлипывания Алисии разрывали сердце Трэвиса, но он знал, что лучше не подходить к ней. Она кричала, когда он заговаривал с ней, отбивалась от его прикосновений. Он мог только наблюдать, как ее изнуряет жар, и думать о том, где бы найти женщину, которую можно было бы сюда привезти.
Если бы он мог встретить того, кто проделал с ней это, он убил бы этого подлеца голыми руками.
Где-то снаружи в кустах прокричала сойка. В комнату не проникал солнечный свет, но Алисия чувствовала, что ждать осталось недолго. Ее тело болело. Когда она пошевелилась, боль напомнила о незалеченном горе, и она с трудом удержалась от тоскливых слез.
Почувствовав какое-то движение, Алисия заставила себя открыть глаза. В расположенном напротив закопченном очаге вспыхивали тлеющие угольки. Расширенными глазами она оглядела незнакомую обстановку. Дверь из неструганых досок в проеме из бревен, занавешенное бумагой окно, выступающая над ее головой полка. Прежде она никогда не видела этой комнаты. Где она?
Как будто в ответ на не произнесенный ею вопрос в углу рядом с каменным дымоходом выросла высокая фигура с наструганными лучинами для растопки. Алисия с трудом узнала потемневшее, поросшее многодневной щетиной лицо по блеснувшей в отблеске огня серьге и успокоилась. Здесь Трэвис Лоунтри. Какое ужасное имя. Лоунтри Трэвис. Трэвис Лоунтри. Лоун Трэвис Три. Лоун Трэвести[4]. Она хихикнула и наконец спокойно заснула.
Трэвис всматривался в лицо спящей Алисии, окруженное густыми локонами каштановых волос, гадая, не послышалось ли ему это. Ее смех вызвал в нем проблеск надежды. Сейчас он смотрел на ее бледное лицо, на котором больше не было горячечного румянца, и спрашивал себя, действительно ли ее сухие губы тронула улыбка?
Когда Алисия снова проснулась, был уже день, и она наконец пришла в себя. Ее обоняние подсказало ей, что кто-то готовит нечто аппетитное, а внутреннее ощущение — что она умирает от голода. Все остальное не имело значения.
Наблюдая за высоким мужчиной, рассеянно шуровавшим лучиной в очаге, Алисия окликнула его, с трудом ворочая языком:
— Трэвис?
Он испуганно обернулся, но, встретившись с ее вполне осмысленным взглядом, тут же расслабился.
— Доктор сказал, что вам сейчас подойдет мясной бульон. Не хотите отведать немного?
— С удовольствием. — Она нетерпеливо следила, как он наливал бульон в миску и бережно нес к ней через комнату.
Алисия заерзала, пытаясь сесть, но мышцы отказывались ей повиноваться. Она смятенно смотрела, как Трэвис ставил миску на стол рядом с кроватью. В этом положении она вылила бы весь суп на себя. Ее язык прилип к нёбу, и она с трудом протолкнула сквозь сухие, потрескавшиеся губы:
— Воды!
Трэвис кивнул и пошел к колодцу. Когда он вернулся, Алисия безуспешно боролась с одеялами, она цеплялась пальцами за лоскутную ткань, пытаясь приподняться и опереться на локоть. Как только он вошел, она нервно отвела с лица распущенные волосы и так выразительно посмотрела на него, что он едва не рассмеялся. Это была прежняя леди.
Трэвис поставил большой кувшин с водой на стол, наклонился к ней и, приподняв ее за плечи, подложил под спину подушки и старые одеяла, чтобы ей было удобнее сидеть. Каждая мышца ее тела сжималась при его прикосновении, но ей было не до протестов.
Индеец присел на кровать и, зачерпнув черпаком воды, напоил ее. У нее была настолько сильная жажда, что она не обратила внимания на его близость. Голод оказался сильнее смущения, даже когда он начал кормить ее бульоном с ложечки из стоявшей на столе миски. Она не смела думать о том, что происходило, когда она была без сознания.
После еды Алисия заснула. Спать было легче, чем бодрствовать, — во сне она могла забыться. Она потеряла ребенка, а этот человек, не будучи даже врачом, проявил о ней заботу. Она пока не может это осознать. Только не сейчас.
Тем не менее в последовавшие за этим дни Алисия обнаружила, в какой степени она могла положиться на Трэвиса, и ее гордость была раздавлена в борьбе с безвыходностью ее положения. Трэвис был настолько любезен, что часто покидал хижину на время, достаточное для того, чтобы она могла без помех воспользоваться ночным горшком, но у нее пока не хватало сил самой выносить его. Он делал это без комментариев и снабжал ее чистыми простынями и тряпками, которые ему же самому приходилось стирать. Коль скоро он выполнял подобную неприятную работу постыдно интимного характера, то принимать от него менее существенную помощь при кормлении или умывании было намного проще.
Трэвис принес с лодки ее сундук, и Алисия с некоторым изумлением наблюдала за тем, как он по ее просьбе робко перебирает предметы дамского туалета в поисках чистой ночной рубашки. Услышав смешливые нотки в ее голосе, он повернулся к ней, держа, в руке красивую, отделанную кружевами подвязку из синего атласа.
— Это и есть то, что вы носите под вашими мрачными платьями? — отважно спросил он, надеясь развеселить свою пациентку.
— Это для балов, мистер Трэвис, — вежливо пояснила ему Алисия, стараясь не рассмеяться при виде его язвительно приподнятой брови. Но когда он достал из сундука экстравагантные новомодные панталоны с кружевными оборками, она не смогла больше сдерживать смех. Алисия даже представить себе не могла, что настанет время, когда она сможет спокойно наблюдать за мужчиной, перебирающим ее самые интимные предметы туалета, но Трэвису, несмотря ни на что, каким-то образом удалось стать ее другом.
— Не могу сказать, что совсем не обращаю внимания на женское белье, мадам, но такого я никогда не видел. — Трэвис с восхищением рассматривал длинные панталоны. — Если бы не все эти оборки, то их можно было бы назвать даже практичными.
— И я так считала, но моя служанка пугалась до смерти, когда я грозилась их надеть. А теперь вместо того, чтобы смущать меня, все же подайте мне рубашку, мистер Трэвис.
Он достал длинную голубую батистовую рубашку с кружевной отделкой, спрятанную на самом дне сундука, и понес ее к кровати.
Алисия заметила решительный блеск в его глазах и поспешно приняла сидячее положение, чтобы его огромный рост не так сильно давил на нее. Все эти дни он был невероятно ласков, но где-то в глубине ее души таилось недоверие. Мужчины слишком непредсказуемы.
— Я не могу надеть это, — запротестовала она, когда тонкая ткань опустилась маленькой кучкой на лоскутное одеяло.
— Вы хотите сказать, что носите черное даже в постели, миссис Стэнфорд? — насмешливо спросил Трэвис. Он отметил, как окрасились пятнами ее щеки, негодующе засверкали глаза, и мысленно поздравил себя с победой. Она была бойцом, а кому как не ему знать, что нужно бойцу?
— Конечно, нет, — возмущенно ответила Алисия, но, заметив его самодовольную улыбку, неохотно сдалась. — Вам придется все время поддерживать огонь, потому что в этой рубашке я могу замерзнуть. Она предназначена для летних ночей, а скоро октябрь.
Будь это любая другая женщина, в других обстоятельствах, он бы непременно позволил себе рискованное замечание насчет того, что для того, чтобы ее согреть, огонь ни к чему, если он рядом. Но с ней так говорить нельзя. Любое напоминание о том, что он мужчина, а она женщина, разрушит установившийся между ними хрупкий контакт. Он ступал на зыбкую почву всякий раз, когда приближался к ней.
— Нас ожидают хороший сильный мороз и много деревьев на протяжении остальной части пути, миссис Стэнфорд. Возможно, несколько прохладных ночей помогут вам быстрее подняться с кровати.
Трэвис усмехнулся и вышел, оставив ее одну, чтобы она могла сменить ночную рубашку. Снимая несвежую рубашку, Алисия покраснела при мысли о том, как она была надета на нее. Трэвис сжег запачканную кровью полосатую рубашку, которая была на ней в последний день ее пребывания на лодке. Он раздел ее, а затем надел на нее найденную в хижине батистовую рубашку. Он видел ее всю, но не обмолвился об этом ни словом. Больше всего в нем ее привлекала его тактичность.
К тому времени как Трэвис вернулся в хижину с добытой на ужин дичью, Алисия успела помыться,
