Спешившая навстречу служанка открыла дверь и с явным облегчением приняла его визитку. Его короткие ноги не поспевали за быстрой горничной, когда она повела его вверх по лестницам, не предложив даже отдохнуть или сменить одежду.
Он понял почему, когда встретился лицом к лицу с прекрасной леди Обри. Он знал ее еще ребенком и с восхищением наблюдал, как она росла. Женщина, представшая перед ним сейчас, была даже красивее, чем обещала стать в юности, но все следы присущей ей живости исчезли. Он с тревогой отметил черные круги под ее глазами и всерьез хотел предложить немедленно послать за каретой, чтобы вернуть ее туда, где ей надлежало быть.
Но Обри узнала друга своего детства, и ее глаза осветились изумрудным сиянием облегчения и радости.
– Доктор Дженнингс! О, слава Богу! Вы скажете, что делать. Я так благодарна вам за ваш приезд. Надеюсь, он не нарушил ваших планов. – Она обернулась к Мэгги, не дав гостю опомниться. – Мы должны дать доктору Дженнингсу время отдохнуть. Это мучительная поездка, а он проделал ее в невероятный срок. Вы подготовили одну из спален, как я просила?
Мэгги коротко кивнула и повернулась, чтобы вывести доктора из комнаты, но он поставил саквояж на стул и направился мыть руки в тазике.
– На самом деле я был в Гемпшире, когда прибыло письмо. К счастью, парень остановился у леди Клары передохнуть и перехватил меня, прежде чем я уехал. Ваш отец и тетя шлют вам наилучшие пожелания, леди Обри. Были и другие вызовы, но они могут подождать. Дайте мне вначале взглянуть на пациента.
Он быстро и уверенно осмотрел рану на голове Остина, заглянул в его глаза, тщательно изучил сломанные ребра, прежде чем открыть отекшую ногу. Обри была рядом, с тревогой вглядываясь в лицо врача в надежде угадать его мысли.
Пациент застонал и беспокойно зашевелился под добросовестным осмотром врача, но не пришел в сознание. В конце концов, доктор Дженнингс покачал головой.
Охваченная ужасом, Обри встала перед ним.
– Разве нет надежды, доктор Дженнингс? Не можем ли мы что-то сделать? Он так боролся, чтобы сохранить ногу…
Доктор был невысокого роста, и его глаза оказались на уровне глаз Обри. Он разглядывал ее с нежностью и сочувствием.
– Я сделаю все, что смогу, моя леди, но ничего не обещаю. Он слишком много перенес и слишком долго ходил с такими ранами. На полях битв мало врачей, и у них не хватает времени, чтобы удалить все осколки из ран. В целом ее легче ампутировать. Вашему мужу придется сражаться так же яростно, как на войне, чтобы сохранить ногу. Эти осколки шрапнели нужно удалить, если мы хотим предупредить заражение. Позвольте мне вымыться и переодеться, а затем я посмотрю, что смогу сделать.
Обри взволнованно кивнула и знаком приказала Мэгги провести врача в приготовленную для него комнату. Затем уселась на стул у кровати, сложила руки на подушке Остина и уткнулась в них лицом. Она молилась так, как никогда раньше. Молилась не за себя, а за Остина. Если он выздоровеет, она примет все, что пошлет ей судьба, но не вынесет мысли о том, что в мире не будет этого мужчины. Нежного и в то же время циничного. Он должен жить. Вокруг так мало таких, как он. Он заслужил право на жизнь, здоровую жизнь, и немного радости за все то зло, что ему причинили. Где-то кто-то должен услышать ее молитвы.
К тому времени, как доктор Дженнингс вернулся в покои графа, Обри привела себя в порядок и выглядела расслабившейся и успокоившейся. Он не решился прокомментировать эти перемены, но воспротивился, когда она дала понять, что намерена остаться.
– Я бы предпочел, чтобы вы прислали вашего слугу, лакея или кого-нибудь с крепким желудком, моя леди. Не советую присутствовать при такой операции, как эта, человеку с вашей тонкой натурой. У меня не будет времени рыскать за нюхательными солями, когда вы упадете в обморок, – объяснил он резким тоном.
– Тогда я бы порекомендовала вам свои услуги, – спокойно ответила Обри. – Из всех, кого вы назвали, ни один не решился удалить осколки, которые вышли на поверхность. Они предоставили эту задачу мне.
Он недоверчиво покачал головой, но вынужден был согласиться на ее необычное требование.
Обри усердно помогала врачу, когда он искал и находил зазубренные осколки, вышедшие наружу при падении. Остальные находились ближе к кости, но и их методично разыскали и удалили. Вода в тазике окрасилась красным цветом и нуждалась в замене, но, к счастью, Остин во время всех манипуляций лежал в благословенном беспамятстве.
К тому времени, когда из зияющей раны был извлечен последний осколок, они работали при свечах. Обри чувствовала, как от усталости, и страха трясутся руки, но слабый луч надежды заставлял ее продолжать. Остин лежал совершенно неподвижно, когда рана была тщательно зашита, и доктору Дженнингсу осталось произвести несложную манипуляцию, чтобы осушить рану.
– Каковы шансы спасти ногу? – тихо спросила Обри, восхищаясь работой доктора.
– Не могу сказать. Такая рана легко воспаляется. Вы должны очень тщательно за ней ухаживать. Он не должен двигать ногой, прежде чем рана не начнет заживать, а затем только слегка, время от времени. Рана не должна еще раз раскрыться.
Обри подозревала, что худшие события еще впереди, когда Остин придет в сознание, но не сможет вставать с кровати. Он слишком деятелен, чтобы долго лежать в постели.
Она запомнила распоряжения доктора, и они принялись мыть руки, но кое-что, сказанное врачом по прибытии, засело у нее в голове, и теперь она спросила его об этом:
– Вы сказали, что мой отец передавал мне привет? Он что, тоже в Гемпшире?
Врач продолжал методичное омовение.
– В гостях у вашей тети Клары. У него было напряженное лето, ему следует отдохнуть. – Он потянулся за полотенцем и сменил тему. – Ребенок вашей кузины должен на днях появиться на свет. Они надеются, что вы вернетесь к родам.
