лицензии. Но беда в том, что…
– …что ты готов сделать это опять, – продолжил за сына Патрик.
– Откуда ты знаешь?
Судья вздохнул. Окно спальни Джона выходило в сад, где стояла высеченная Лейлой статуя богини Правосудия – такая, какой ее всегда изображали – с завязанными глазами и весами в высоко поднятой руке. Мэв имела обыкновение насыпать в чаши весов крошки для птиц – и воробьи с кардиналами, прилетавшие поклевать их, часто устраивали на статуе шумную возню.
– Ты ведь не каменный, – глядя на статую, сказал Патрик. – У тебя есть сердце.
– Я думаю, мне придется отказаться от дела Меррилла.
– Как – отказаться? Думаешь, кто-то сможет сделать эту работу лучше, чем ты?
– Не знаю, но я не хочу ее делать, – ответил Джон.
– Так ты серьезно раздумываешь об этом? – спросил судья, ошеломленный столь решительным заявлением сына.
– Да. На сегодня у меня назначена встреча с доктором Беквитом. Мы планировали встретиться с Мерриллом, обсудить последние заключения психиатра и разработать на их основе стратегию защиты. Но я чувствую, что не могу этого сделать.
– Потому что ты в это не веришь?
– Потому что меня тошнит от всего этого. Потому что я больше не хочу жить в голове Грега Меррилла.
Патрик сел на кровать у ног сына. Грязно-золотистый Брейнер, улегшись на полу, положил голову судье на колени.
– Мне все это знакомо, Джон, – сказал он. – Я сам через это прошел. Это такое опустошение, такое отчаяние, от которого никуда не убежишь, нигде не спрячешься… Верно?
– Да, – согласился Джон. – У меня не идут из головы преступления Меррилла. Я знаю, что двигало им – все эти фантазии, толкающие его на убийства… Я знаю, что Фил Беквит считает его очень ценным для науки пациентом… Но сейчас мне хочется только одного: отстраниться навсегда от этого дела.
– Забраться под одеяло и спрятать голову под подушку…
– Да, забыться и ни о чем не думать.
– Именно поэтому в нашей профессии столько алкоголиков. После стольких стрессов в суде лучшее лекарство – пропустить рюмочку односолодового скотча… А ведь и в самом деле, – хитро подмигнул сыну Патрик. – Что скажешь?
– Вообще-то ведь еще середина дня, – пробормотал Джон, но в то же время приподнялся на локте и спустил ноги с кровати.
– Ну и что. Выпить по рюмочке – лучше, чем валяться в кровати, – добавил судья. – Спать будешь, когда выйдешь на пенсию.
Они спустились вниз, в кабинет Патрика. Брейнер последовал за ними и выглянул по пути в выходящее на улицу окно, словно желая убедиться, не было ли там Кейт. Заметив, что Джон тоже бросил взгляд за окно, судья с трудом сдержал улыбку.
Когда они пришли в кабинет, Патрик достал из серванта красного дерева два тяжелых бокала и графин из уотерфордского хрусталя. Вынув пробку, он закрыл глаза и с видом знатока поднес горлышко к носу, чтобы оценить аромат виски.
– Это нужно пить без льда, – сказал судья, наливая.
– Что это?
– Талискер двадцатилетней выдержки.
Патрик передал бокал Джону, и они чокнулись.
– За адвокатов! – воскликнул судья.
Отец и сын осушили бокалы, и Патрик налил еще.
– Только осторожнее, Джонни, – сказал он, затыкая графин пробкой. – Если не остерегаться, то так запросто можно стать алкоголиком. Многие хорошие адвокаты попадаются в этот капкан.
– Я знаю, – ответил Джон, потягивая виски маленькими глотками. – В детстве, когда я приходил к тебе в суд, мне довелось повидать немало пьяниц-адвокатов… Многие из них были ирландцами – Брэди или О'Нейл, например… И тогда они казались мне отвратительными – красные распухшие лица, налившиеся кровью глаза и этот ужасный запах спиртного, который всегда их сопровождал…
Судья кивнул.
– Но теперь я их понимаю.
– В самом деле?
– Да, потому что это, к сожалению, издержки нашей профессии, – произнес Джон, снова отпив виски. – У каждого из них был свой Грег Меррилл, которого нужно было защищать в суде, несмотря ни на что…
Судья опять молча кивнул.
– Их чувствительные души не выдерживали этого испытания. Помнишь, что мама говорила об Ирландии? Она называла ее «юдолью слез». Адвокаты-ирландцы – это поэты, запертые в клетку суда… Мама говорила так о тебе, – сказал Джон, взглянув своему отцу в глаза.
Патрик кивнул, вспоминая. В горле у него встал комок, и он, не в силах ничего добавить, вновь
