толстяку.
— Я вас знаю. Это вы, сэр, притаившись за раскрытой газетой, подслушиваете чужие разговоры в кондитерской. Не хотелось бы вам услышать еще одну любопытную историю из уст надежного свидетеля, имени которого, к сожалению, мы не можем обнародовать?
— Хотелось бы? Да я сгораю от любопытства! — Журналист уже вынимал блокнот из кармана.
— Ну, что ж, прошу внимания! Как вы уже знаете, Флора Сэнфорд была шантажисткой…
И Эйприл красноречиво и убедительно рассказала о том, что в доме миссис Сэнфорд были найдены многочисленные документы, угрожающие в руках шантажиста доброму имени невиновных людей, в том числе одной учительнице и кое-кому еще…
Полиция не хотела публиковать документы, которые могли бы принести несчастье многим порядочным людям. Поэтому все эти бумаги были сожжены, все — до последнего клочка.
— Их сожгли в топке нашего котла домашней системы центрального отопления, — веско заявила она в заключение.
— Это действительно так? — Толстяк добавил несколько слов в свои заметки.
— Действительно, так, я сама видела, — отозвалась Дина, не уточняя, однако, видела ли она вообще эти бумаги или в тот момент, когда они пылали в огне.
— Видите ли, сэр, — доверительно продолжала Эйприл, — полиция не намерена предавать огласке, что найдены эти бумаги. Убийцу нашли, этого им достаточно. Но мы были на месте с самого начала, все видели и обо всем знаем. Думаю, эта информация имеет для вас ценность? Не так ли?
— И еще какую! — удовлетворенно подтвердил толстяк.
— Единственное условие! — серьезно заявила Эйприл. — Прошу не раскрывать источника. Если вы, сэр, сошлетесь на нас, то… (Сейчас, сейчас… Как это выразилась героиня последней мамусиной книжки?) … то мы откажемся от этого самым категорическим образом!
— Информация получена от надежного свидетеля, имя которого нам не разрешили назвать, — [улыбаясь произнес толстяк, сбегая с крыльца.
— Сэр! — прокричала вслед ему Эйприл. — Зайдите, пожалуйста, по дороге к Льюку и предупредите, что скоро мы придем к нему на солодовый сироп. За ваш счет!
Толстяк приостановился и, поглядев на Эйприл, сказал:
— Если бы та прошлая история не получила
подтверждения, я бы сказал: 'Не морочь мне голову'. Но раз свидетель оказался надежным — согласен! За мной три сиропа.
— С шоколадом, — добавила Эйприл. — И с кремом!
— Ты же не любишь шоколад и крем, — шепотом напомнил ей Арчи.
— Вместо них смогу получить у Льюка две тетрадки комиксов и пачку жевательной резинки.
— А о какой прошлой истории вспоминал этот толстяк? — полюбопытствовала Дина.
— Да так, глупости, — небрежно отмахнулась Эйприл. — Теперь нужно действительно сжечь эти бумаги. Насколько я знаю этого типа, он раздует мою информацию на целую колонку. Заинтересованные лица с облегчением вздохнут и перестанут опасаться за свою репутацию.
— Разведем костер! — предложил Арчи. — А то с топкой для калориферов никакого веселья!
— В последний раз, когда мы разводили костер, — подсказала Дина, — кот миссис Уильямсон подпалил себе хвост, а мамуся пригрозила нам исправительным домом.
— Вряд ли она отправила бы нас туда, — усомнилась Эйприл. — Но знаешь, Дина, нужно еще уладить дело мистера Холбрука.
— Какое дело? О чем ты? — Дина с неохотой вспомнила повязку на ноге, однодневное увечье и погоню пса за котом.
— Думаю, мы должны вернуть ему фотографию дочки. Письма тоже.
— Эйприл! Это бубезузумумие!
— Нет, подумай! Прежде всего, старичку, пожалуй, нужна эта фотография. А во-вторых, если ему вдруг не попадется газета с сообщением об уничтожении документов, он будет напрасно терзаться. Считаю, что мы должны отнести ему эти вещи.
Прежде чем Арчи и Дина успели хоть что-то сказать, Эйприл, обежав дом, вошла в него через заднее крыльцо.
— Ой-ей! — крикнул Арчи. — Знаешь что?
— Знаю, — сказала Дина. — Мумолулчучи. Пять минут спустя Эйприл вернулась, держа в руках небольшой красиво перевязанный пакет.
— Скажем, это наш скромный подарок. Позже, когда они шли аллеей в сторону соседской виллы, она добавила:
— Он поймет, что мы видели эту фотографию и читали письма. Спорю, что теперь не скоро он снова назовет меня умницей.
Дальше они шли в полном молчании. На крылечке дома мистера Холбрука сидел белый котище с ехидной мордой. Вместо приветствия кот злобно фыркнул и удрал.
— Хорошенькое начало! — пробурчала Эйприл, нажимая кнопку звонка.
Им открыла красивая высокая женщина с пепельно-белыми волосами и милой улыбкой.
— Вы к кому, дети?
Присмотревшись к блондинке, Эйприл побледнела, издав легкий стон.
— Кто там пришел, Гарриэтта? — донесся из глубины дома мужской голос.
— Мисс Холбрук! — запинаясь, пробормотала Эйприл.
— Откуда вы знаете?.. — Блондинка удивленно приподняла брови.
Отступать было некуда.
— Не могли бы мы повидать вашего отца? — спросила Эйприл довольно жалким голосом.
В дверях появился Генри Холбрук. Он был не такой бледный, как раньше, посасывал трубку и безмятежно улыбался.
— Кого я вижу! Кого вижу! — растроганно произнес он. — Мои молодые друзья! Познакомьтесь с моей дочкой. Это Гарриэтта, широко известная как Ардена, признанный художник-модельер.
— Браво! — воскликнула Эйприл. — Значит, это вы конструируете красивые костюмы для опереток! — Овладев собой, она уже серьезно сказала: — Вы должны гордиться своей дочкой, мистер Холбрук!
— Конечно, горжусь, — просиял мистер Холбрук. — Она сделала мне сюрприз. Я ничего не знал о ее успехах, пока не явилась сама, чтобы о них рассказать.
Эйприл искоса взглянула на красивую блондинку. Несомненно, это была она, та самая девушка, которая танцевала в одеянии из трех павлиньих перьев и жемчужной нитки.
— Каждый гордился бы такой дочкой, — продолжал мистер Холбрук, положив руку на плечо блондинки. — Что у тебя в этом пакетике, мое дитя?
Эйприл вздрогнула, вновь услышав это обращение, но возмущаться не было времени.,
— Мне трудно объяснить, сэр… Случайное стечение обстоятельств… Мы это нашли… те вещи, которые миссис Сэнфорд прятала дома. Мы думали, что вы, может быть, захотели бы… что…
Впервые в жизни Эйприл не повиновался собственный язык. Арчи выхватил у сестры пакетик и всунул его в руки мистеру Холбруку.
— Ой-ей, лучше возьмите, сэр.
Генри Холбрук разорвал обертку. Фотография выпала у него из рук. Гарриэтта Холбрук — или Ардена — быстро нагнулась и подняла ее с возгласом радости.
— Папуся! Это та фотография, которую я искала дома! Она очень пригодится для газетного интервью: как я начинала с выступлений в мюзик-холле и добилась…
Генри Холбрук просматривал письма, в глазах были радость и смущение.
— Гарриэтта, ты…
— Идем отсюда, — шепнула Дина, и троица, крадучись, отошла назад. Отец и дочь, занятые собой, этого даже и не заметили.
— У меня такое чувство, — объявила Эйприл, — словно за один день я нечаянно переделала все добрые дела, что были запланированы на три года вперед. Ну, а теперь — к Льюку! Интересно, заказал ли толстяк для нас сироп?
