Им даже не нужно было говорить. Они давно уже составляли одну команду. Конечно, за все эти годы у них случались и размолвки. И уж конечно, у них не существовало единого мнения на все. Но в белых снах все ссоры уступают место любви.
— Мара, — произнесла Мэйв, подрезая ветки и колючки.
— Это значит «море», — откликнулась Клара. — По-гальски.
— И именно в Ирландском море, — продолжала Мэйв, — погибли мой сын и его жена.
— Но ты кажешься такой счастливой!
— Потому что я счастлива, — пояснила Мэйв. — Я скоро его увижу.
— Тебе нельзя сейчас уходить, — весело сказала Клара, — здесь твоя правнучка.
— Мара, — повторила Мэйв. И вдруг она услышала свой голос, отозвавшийся эхом в ее ушах, будто она уже наполовину проснулась, будто белый сон подходил к концу, будто настоящая жизнь звала ее обратно, заставляя вернуться из блаженного состояния: — Мара. Мара…
— Бабуля, — раздался знакомый голос, и это была не Клара. — Бабуля! Я здесь!
— Милая моя! — проговорила Мэйв.
Кто-то сжал ее руку. Это ощущение показалось ей таким чудесным, таким реальным. Она бы узнала это прикосновение из тысяч! Именно эту руку она держала, когда вела девочку в школу или на пляж, именно эту руку она держала во время посещений врача и дантиста, именно эту руку она держала во время похорон сына и невестки.
— Ты слышишь меня? — спросил знакомый голос.
И опять это говорила не Клара, и это был не сон. Мэйв моргнула — неужели это она…
— Мара? — Она не верила самой себе.
— Это я, бабуля! — ответила ее внучка счастливым, радостным голосом.
Мэйв опять заморгала, стараясь сфокусироваться и наконец увидеть того, кто говорил. Она закашлялась, и химический привкус — напоминавший сладкий, похожий на сироп воздух, который она тогда пила, как микстуру, — вернулся вновь, перебивая все ощущения, заставляя вновь кружиться ее голову. Она никак не могла вынырнуть из сна, не сейчас, еще нет… «Скоро, — подумала она. — Не уходи, не уходи, пожалуйста, дай мне еще всего пять минут…»
— Проснись, бабуля, — как сквозь вату, услышала она голос Мары. — Пожалуйста, проснись! Я хочу тебя видеть, хочу рассказать тебе о Роуз. Ей уже девять лет, бабуля. Она такая красивая.
Роуз, — пробормотала Мэйв, снова вернувшись в свой сад, где аромат цветов был таким сильным, таким тяжелым, что затягивал ее обратно в сон, прочь от прекрасного знакомого голоса, голоса Мары. Она изо всех сил старалась открыть глаза, посмотреть на лицо человека, сидевшего рядом. Ох, если бы только ей удалось поднять веки — они были такими тяжелыми, а тот запах уже заполонил все… Что он ей тогда сказал? Очень давно? «Белые розы так легко помять»…
— Бабуля! — воскликнула Мара громче. — Не уходи от меня, проснись! Ты мне нужна! Бабуля!
«Белые розы так легко помять»…
Белый сон растворился и превратился в темноту, и Мэйв знала — ей нужно предупредить Мару. Ей необходимо проснуться, проснуться во что бы то ни стало и предупредить свою дорогую внучку, что опасность вернулась и что она должна сделать все, что в ее силах, чтобы защитить себя и свою дочь.
Но сон оказался слишком сильным, она не могла с ним больше бороться. Он связал Мэйв по рукам и ногам и потащил за собой еще глубже, туда, где никто не мог до нее дотянуться. Пока не мог.
Лили очень расстроилась, но доктор Мид, невропатолог, попыталась убедить ее, что больные в состоянии комы часто приходят в себя и теряют сознание на какое-то время, прежде чем окончательно проснуться. Лили изо всех сил старалась поверить в эти слова — ее охватило такое счастье, когда она увидела мягкие голубые глаза бабушки в первый раз за целых девять лет и услышала, как любимый голос прошептал ее имя. А ведь она думала, что никогда уже его не услышит.
Потрясенная, Лили решила спуститься вниз в кафетерий и выпить чашечку чая. Стоя в очереди, она слышала, как люди шепчутся за ее спиной. Выбирая чай, наполняя чашку кипятком, она пыталась сдержать дрожь в руках, чтобы не расплескать воду. Она нашла свободный столик в дальнем углу зала, у окна, выходящего на стоянку.
— Здравствуй, Лили.
Имя назвали новое, но голос, который произнес его, остался прежним. Она почувствовала, как страх, похожий на кусочек льда, скатился по спине. У нее перехватило дыхание, в точности как у Роуз, когда она была еще совсем маленькой и не могла набрать воздуху в легкие. Одно лишь слово — ее новое имя, — и она уже почувствовала старый привычный ужас.
— Эдвард, — выдавила она.
— Та-ак, — произнес он, возвышаясь над ней. Он выглядел бледным и постаревшим. В нем уже не было мальчишеской прыткости. Вокруг глаз и рта пролегли морщины. Или может быть, это проявилось только в данный момент — Эдвард всегда умел быстро изменяться и преобразовываться, прямо на глазах.
Она крепко держала свою пластиковую чашку, наполненную кипятком, обхватив ее пальцами, давая себе возможность на самом деле почувствовать ее жар. Она боялась, что у нее будет шок, а горячая чашка в руках позволяла не терять связи с реальностью. «Я могла бы плеснуть в него кипятком, — подумала она. — Прямо сейчас. И убежать».
— Моя жена, — сказал он. — Вот уж не думал, что вновь увижу свою жену.
— Чего ты хочешь? — спросила она, не глядя на него.
— Чего я хочу? — переспросил он. — Гм, хороший вопрос. Мне бы хотелось знать, что случилось. Почему ты сбежала от меня? Что я сделал такого ужасного?
— Мы здесь одни, Эдвард, — ответила она. — Ты знаешь правду, и я ее знаю. Давай не будет притворяться. Мы оба там были.
— Ты унизила меня, — прорычал он. — Нет, даже хуже! «Унизила» — слишком мягко сказано! Ты заставила меня думать, что умерла. И из-за тебя я был под следствием по делу о твоем убийстве.
Ей хотелось зажать уши, чтобы больше ничего не слышать. Она знала, что его надо остановить, прежде чем он заведется. И все же одновременно она не могла побороть любопытство, она была загипнотизирована его присутствием — как если бы смотрела на акулий плавник, кружащий вокруг лодки в летний день, или на мокасиновую змею, греющуюся на солнце на дороге. Было что-то неотразимое в самых опасных существах. Нормальный человек не в состоянии до конца понять, как можно делить свое существование с чем-то таким внешне привлекательным и одновременно смертоносным и не боящимся появляться открыто.
— Эдвард, — спросила она, — что ты здесь делаешь?
— В газетах написали, что ты вернулась домой, потому что твоя бабушка попала в больницу. Я пришел ее навестить. Знаешь ли, мы поддерживали с ней связь.
Лили хотелось вскочить и выцарапать ему глаза. Ее сердце бешено заколотилось, дыхание участилось, но она продолжала держаться за чашку, чтобы сохранить спокойствие. Она как будто слышала бабушкин голос, призывающий ее оставаться спокойной и не доставлять ему удовольствия заметить ее настоящие чувства.
— Мэйв говорила тебе, что я ее навещал? — произнес он самым что ни на есть светским тоном.
Лили не отрывала взгляда от чашки. Почему он не упоминает Роуз? Может, Лайам ошибся? Может, тот человек, зашедший к ним во двор, был все-таки не Эдвард? Если Эдвард знает о Роуз, почему он не спрашивает о ней?
Он тихо фыркнул от смеха.
— Конечно, она не говорила, — сказал он. — Мэйв не знала, что ты жива. Ты держала ее в неведении, так же как и всех остальных. Вот вам и дружная семья Джеймсонов!
— Это из-за тебя она здесь, — прошептала она
Он улыбнулся, и у нее холодок пробежал по спине.
— Угадай, кого я видел сегодня утром? — спросил он.
У Лили пересохло во рту. Она сделал маленький глоток чаю, а в мозгу проносилось: «Не реагируй, не красней, не давай ему даже повода подумать, что Роуз существует». Но у Эдварда слишком хорошо была развита интуиция. У него глаза были на затылке, а его нервные окончания никогда не успокаивались.
— Девочку с зелеными глазами, — издевательски ответил он на свой вопрос.
Лили почувствовала, как кровь стремительно побежала по ее жилам и закружилась голова. Она
