– Мартин?
Он не сразу ответил. Но потом рывком сбросил подушку с головы и сел, вытянувшись в струнку.
– Я не уверен, что тебе следует быть здесь.
– Почему?
– Потому что все это слишком тяжело для тебя. Тебе не нравится, когда я дерусь, ты боишься за меня, боишься, что мне делают больно. Ты знаешь, мне хочется буквально разодрать лицо Йоргенсена в клочья.
– Странно, но верно, – согласилась Мэй.
– Это хоккей, Мэй. Вот почему я не хотел, чтобы ты приезжала на игры в прошлом году. Финал отличается от регулярного сезона. Очень отличается.
– Ты считаешь, я не сумею справиться с этим? – уточнила она. – Ладно, думай, что хочешь, но я смогу.
– Непохоже, – проворчал Мартин.
– Знаешь, меня волнует, что ты все время щуришься. У тебя болит голова?
– Почему все вокруг спрашивают, не болит ли у меня голова? – взорвался он. – Ты, Рэй, тренер. Перестань хоть ты, Мэй.
Она вспомнила о своей встрече с Сержем, как тот волновался, нет ли у Мартина проблем с головой, спрашивал ее, действительно ли он предпочитает правую сторону. В открытке, пришедшей на прошлой неделе, Серж интересовался, что случилось с ударом слева, которым Мартин пользовался, когда хотел обмануть вратаря противника.
– Значит, тебя не мучают головные боли? – спокойно уточнила она.
– Нет. – Он громко вздохнул. – Не мучают.
– Отлично, – сказала она.
– Это только давление. – Он нагнул голову, чтобы она могла помассировать его шею.
Она помассировала некоторые точки, чувствуя напряженность в его шее и плечах.
– Мы должны победить, Мэй. Я должен победить. Я никогда в жизни не хотел ничего так сильно.
– Вы выбирались из трех ничего и прежде, – пыталась успокоить она. – Разве нет?
Он пожал плечами:
– Да, но тогда все ощущалось как-то иначе…
– Но как? – удивилась Мэй. – Разве когда-нибудь это давалось легче? Разве когда-либо ты думал, что сумеешь сделать это?
Он продолжал смотреть на пол, не отрывая взгляда от бежевого коврика гостиничного номера. Но он слушал. Мэй поняла по наклону головы, что он не уходил от звука ее голоса.
«Это уже прогресс, – подумала она. – Мы не убегаем друг от друга».
– Иногда приходится безуспешно биться о стену, прежде чем удается найти дверь, – сказала Мэй.
– Дверь?
– Ну, проход, – уточнила она. – Дверь к…
– …победе, – подсказал Мартин, притянув ее к себе.
«Не просто к победе», – подумала Мэй, но промолчала, обнимая мужа и вспоминая об открытке, которая пришла утром: «Он противостоит монстрам внутри себя самого, и он должен их победить».
Йоргенсен, прошлое, страхи, желание убежать. Отец Мартина знал его много лучше, чем можно было бы вообразить.
– Ты уверен, что ты в полном порядке? – спросила она.
– Уверен. Мои двадцать вопросов кончились?
– Нет, остался один. – Она обняла его за шею. – Ты любишь меня?
– Бьен сюр (конечно), люблю. – С трудом выдавив из себя бодрую улыбку, он притянул Мэй к себе. Пригладив ей волосы, он поцеловал ее в губы. – Но больше ни о чем не спрашивай меня.
Тем вечером Бостон неожиданно разгромил Эдмонтон со счетом 3:0, с хет-триком от Мартина Картье. На следующий вечер все повторилось. Опять 3:0, и очередной хет-трик от Мартина Картье. Болельщики Эдмонтона сходили с ума от ярости, и у всех на устах был вопрос: что произошло с Мартином? Он напоминал тигра, вырвавшегося на свободу, бросал шайбу всякий раз, когда она попадала к нему, и каждый его бросок увеличивал счет. Когда Бостон выиграл третью игру, сводя серию к ничьей 3:3, окрыленные «Медведи» покинули Эдмонтон.
Следующей игре предстояло стать решающей. Газеты пестрели рассказами о великом Серже Картье, предвкушали, как история сравнит отца и сына.
Писали об увлечении Сержа азартными играми, о характере Мартина, о том, как любовь изменила Мартина, как Бостон заплатил огромные деньги за хоккейную звезду и они хотели оправдать свои затраты победой в Кубке Стэнли.
Репутация Нильса Йоргенсена как одного из величайших хоккейных вратарей всех времен оставалась непоколебима. Мартин Картье уже попадал в книги рекордов как крайний правый нападающий; он завоевал почти все трофеи, известные в хоккее. Но из двух соперников только один завоевывал Кубок Стэнли.
