заливавший все вокруг: дома, поляны, само озеро Лак-Верт. Он думал о том, что нет красивее лунного света, чем в его родных местах, на Лак-Верте.
– О чем ты думаешь? – спросила Мэй, подойдя к нему.
– Не хочу терять все это.
Он пристально посмотрел на прозрачный отсвет на ее обнаженном теле, дотронулся до ее лица ладонью и с глубокой нежностью поцеловал.
– Идем в кровать. – Мэй потянула его за руку.
– Я не хочу забыть, – остановил он ее. – Я хочу запомнить все это.
– Запомнить?.. – В голосе Мэй слышалось недоумение.
– Как это все выглядит, – объяснил Мартин, и у него перехватило голос от боли в горле. – Какой этот мир на самом деле.
Внутри у него все горело, и он пошел к комоду, куда положил бумажник, и начал рыться в нем в поисках фото карточек. Натали, Кайли и Мэй.
Он уже с трудом различал их черты. Вот и лица начинали исчезать… Он не мог вспомнить очертания лица дочери, точный цвет ее волос и глаз, то, как она никогда не могла сдерживать улыбку.
– Я не могу видеть ее, – запаниковал он.
– Мартин, – позвала Мэй, пытаясь обнять его, но он высвободился.
Он смотрел на фотокарточку дочери, подносил близко к глазам, но не мог сфокусировать взгляд – одно размытое пятно.
На Мартина накатился ужас, и он знал, что нет никакой возможности избежать неизбежного. Это как проваливаться под лед, когда не получается вырваться из ледового плена. Мерзнуть, терять дыхание, тонуть. Словно его заманили в ловушку и положили в его собственный гроб.
– Я не могу больше видеть ее лицо, – весь дрожа сказал Мартин.
– Я знаю.
Мартин больше не мог различать лица на фотографиях, не мог видеть собственного ребенка. Мэй даже не пыталась утешить его. Она не могла найти слов утешения, и Мартин был рад, что она даже и не пыталась.
В пятницу, накануне того дня, когда им с Мэй предстояло ужинать в «Ритц-Карлтон», Мартин сам позвонил Йоргенсену.
– Какого черта тебе от меня надо? – удивился Йоргенсен.
– Поговорить, – произнес Мартин пересохшими губами.
– Тебе что, невтерпеж до завтра?
– Забудь про этот ужин, – сказал Мартин. – Давай встретимся во Флит-центре.
– Где-где? – недоверчиво переспросил Йоргенсен.
– На твоем теперь домашнем льду, – ответил Мартин. – Привыкай, если забыл.
Дорога до Бостона казалась бесконечной. Мэй возражала против встречи, но все равно повезла его. Всю дорогу они слушали радио. Она чтобы не поддаться соблазну отговорить его от задуманного, а он – потому что не чувствовал потребности оправдывать или защищать свое решение. Когда они добрались до Флит-центра, он поцеловал ее на прощание и забрал клюшку и коньки с заднего сиденья.
– Мне позволено попросить тебя быть осторожным? – спросила она.
– Не сегодня, – усмехнулся он в ответ.
– И все же я прошу тебя.
– Буду стараться, – пообещал Мартин.
Хотя они с Йоргенсеном не афишировали свою дуэль, многие парни все же решили поучаствовать в шоу. Они кружились вокруг, приветствуя Мартина. Подошел Рэй, и Мартин почувствовал неодобрение друга даже прежде, чем тот открыл рот.
– Ничего не говори, – попросил Мартин.
– Ведешь себя как самый настоящий сопляк, – негодовал Рэй. – Что бы ты там, черт тебя подери, ни думал, будто тебе надо кому-то что-то доказать, брось ты эту затею. Теперь он твой товарищ по команде.
– Может, и так.
– Никаких «может». Да он лучше, чем многие здесь, и болельщики влюблены в него. Так что давай все уладим и пойдем отсюда. У вас же званый ужин завтра.
– Не будет никакого званого ужина.
Мартин уже натянул свой «медвежий» свитер, впервые в новом сезоне и теперь заканчивал шнуровать коньки. Он чувствовал прилив крови, напор внутри себя, как перед игрой, и уже не имело значения, мог ли он видеть, куда идти. На льду он был король, он мог кататься на коньках слепым. Разве его отец не говорил ему этого всегда? Но, встав со скамьи, он наткнулся прямо на руку Рэя.
– Вот, смотри, опять, – опешил Рэй.
– Что опять?
– Ты ходишь, как пьяный.
