бейсболку.
– Привет, – произнесла Мэй.
– Я катался, – сказал Мартин.
– Так далеко? – спросила она.
– Я люблю соленый воздух, – объяснил он ей. – Здесь, в Блэк-Холле.
Мэй взглянула на ноги Мартина, но почувствовала его руки у себя на плечах. Неожиданно для себя она внимательно посмотрела ему в глаза. На мгновение он показался смущенным. Он зачем-то возился со своей бейсболкой, потом уронил ее на землю.
Поцелуй перехватил дыхание Мэй. Мартин крепко обнял ее, и она прижалась к нему. Воздух был полон ароматов, и день явно грозил стать жарким, их окружали запахи высокой травы и белых роз. Мэй никогда больше не сможет вдыхать весну без того, чтобы не думать о Мартине.
– Я не рассчитывала увидеть тебя снова, – сказала Мэй.
– Честно? – спросил он.
– Не знаю. – Она пожала плечами, отступая назад.
– Я проиграл, – сказал он ей.
– Это не имело значение для меня.
– Я напортачил. Я все испортил…
– Ты был замечателен. Совсем как тигр там, на льду. Я никогда не предполагала, что человек может кататься столь быстро, а потом выходить прямо на уязвимое место…
Мэй не знала, что она говорила, как описывала свои впечатления от его игры, но она продолжала и чувствовала, как скованность оставляет его тело. Он ничего не отвечал, но, посмотрев в его глаза, она поняла, как внимательно он слушает ее.
– Я видела твое лицо, – сказала она. – Камера показывала всех вас очень близко. Я чувствовала, словно я рядом с тобой.
– Я рад, что тебя там не было… и ты не видела моего поражения.
– Но вы же почти победили.
Мартин чуть отодвинулся. По всему его телу виднелись фиолетово-желтые синяки.
– Почти – не считается в хоккее.
Мэй не знала, что на это ответить.
– Я задушил чистый бросок, и я отдал его. Передал пас Рэю… Рэю Гарднеру. Мои мысли неслись вскачь. Это был Кубок Стэнли, возможно, мой последний шанс. Я думал о своем отце. Он… – Лицо Мартина искривилось.
– Ты не хотел подвести его? – предположила Мэй.
Она читала газеты. Она знала, что его отец был в тюрьме.
Мартин фыркнул:
– Я всего лишь не хотел, чтобы он увидел, как я проиграл. Вопрос подвести его был бы не по существу.
Мэй хмурилась, слушая.
– Он стар, – продолжал Мартин. – Я говорил тебе – мы чужие. Мы не видели друг друга целую вечность.
– Он – все еще твой отец.
– Я отличаюсь от тебя, – сказал Мартин. – Нет ничего сентиментального или хорошего относительно меня и моего отца.
Его акцент стал явственнее слышен. Он чувствовал себя неловко, говоря об отце, о проигрыше.
Мэй вспомнила прошедшие четыре дня. Интересно, где он их провел?
– Я приехал к тебе вовсе не для того, чтобы говорить о моем отце, – сказал Мартин, взяв ее за руку.
– Нет? – спросила Мэй.
– Наша первая стычка, – усмехнулся Мартин, он казался таким безоружным, что Мэй начала улыбаться. – Простишь меня?
Она кивнула, смеясь.
– В кармане у меня лежали твои розовые лепестки, – сказал Мартин. – И в ушах звучали слова: «… как ты ведешь игру».
– Ты думал об этом во время игры? – спросила Мэй, рассмеявшись от своих слов.
– Да. – Мартин рассмеялся в ответ. – Это не помогло.
– Розовые лепестки – вовсе не волшебство.
– Но они творили его некоторое время. – Он погладил ее руку. – Да, да, так оно и было.
Мэй посмотрела на их руки. Она не могла рассказать ему, как много невест принимали ее розовые
