Он останавливает на улице прохожих и обращается к ним с рассказами о том, что в мире существуют такие ужасы, о которых люди понятия не имеют. Уверяю вас, что он давно погубил бы нас всех, не будь парижане столь заняты чтением памфлетов, обличающих королеву Марию-Антуанетту.
Наш Старший Друг с каждой ночью становится все более сердитым».
Стоит ли говорить, что я тут же написал ей ответное письмо, в котором умолял их быть с Ники как можно более терпеливыми и помочь ему пережить столь тяжелые для него первые годы. «На него, несомненно, еще можно повлиять, – писал я и впервые за все время задал вопрос: – Смогу ли сам я чем-то помочь, если вернусь сейчас в Париж?» Я долго смотрел на последние строчки письма, прежде чем поставить свою подпись, потом быстро запечатал конверт и отнес его на почту.
Как мог я вернуться? Несмотря на одиночество, я не в силах был даже думать о возвращении и о том, чтобы снова увидеть свой маленький театр. Да и какая польза будет от меня Никола, даже если я окажусь рядом? Провидческие слова Армана по-прежнему звучали у меня в ушах.
По правде говоря, где бы я ни был, Арман и Ники всегда были рядом со мной. Я ни на секунду не мог забыть мрачные предостережения и предсказания Армана, так же как и насмешливое лицо Ники в тот момент, когда я понял, что любовь обернулась лютой ненавистью.
Никогда еще я не нуждался в Габриэль так, как сейчас. Но она давно уже отправилась вперед. Время от времени я вспоминал, как чудесно все было до нашего отъезда из Парижа, но теперь я от нее ничего уже не ожидал.
В Дамаске меня ждал ответ от Элени.
«Он презирает и ненавидит вас еще больше, чем всегда. В ответ на наши уговоры поехать к вам он только неистово хохочет. Я пишу об этом вовсе не затем, чтобы расстроить вас, но затем, чтобы вы знали, что мы делаем все возможное, чтобы уберечь этого малого ребенка, который никогда не должен был родиться для Тьмы. Новые возможности оказались для него чересчур тяжким бременем, а способность к иному видению вещей ослепляет его и сводит с ума. Нечто подобное нам уже не раз приходилось наблюдать прежде.
И все же в этом месяце он написал величайшую свою пьесу. Танцоры-марионетки – на этот раз они работают без веревок – в расцвете молодости гибнут от какой-то эпидемии и оказываются погребенными под могильными камнями, украшенными венками из цветов. Священник читает над ними погребальные молитвы и уходит. Но тут на кладбище появляется чародей со скрипкой. И его музыка заставляет их подняться из могил. Одетые во все черное вампиры выходят из-под земли и весело пляшут под пение скрипки, а чародей-скрипач ведет их за собой в сторону Парижа – прекрасно нарисованной картины на заднике сцены. Публика буквально ревет от восторга. Уверяю вас, мы можем пить кровь своих жертв прямо на сцене, а публика решит, что это всего лишь иллюзия и театральный трюк и будет весело смеяться и аплодировать».
Кроме того, было еще и очень тревожное послание от Роже.
Он писал, что Париж охвачен революционным безумием, что короля Людовика заставили признать Национальную Ассамблею. Люди всех сословий как никогда тесно объединились в борьбе против него. Роже послал помощника на юг, чтобы тот повидал мою семью, своими глазами взглянул на обстановку в тех местах и определил, насколько сильны там революционные настроения.
Я немедленно ответил на оба письма, чувствуя себя чрезвычайно обеспокоенным и совершенно беспомощным.
После того как я отправил весь свой багаж в Каир, меня вдруг охватил страх при мысли о том, что все, что имело для меня ценность и от чего зависела моя жизнь, находится в страшной опасности. Однако внешне я ничуть не изменился и успешно продолжал играть роль благородного путешествующего джентльмена. Хотя внутри демон-охотник, гроза узких ночных улочек, чувствовал себя безнадежно потерянным.
Я, конечно же, уговаривал сам себя, доказывая необходимость этой поездки на юг, в Египет, в страну пышного древнего великолепия и вечных ценностей. Я говорил себе, что Египет настолько заворожит и очарует меня, что поможет забыть о происходящем в Париже.
Однако в голову мне пришла еще одна связанная с этой поездкой мысль: Египет, как ни одна другая страна на свете, был местом, где смерть пользовалась любовью и почитанием.
Наконец из глубин Аравийской пустыни, словно бесплотный дух, появилась Габриэль, и мы отплыли вместе.
Нам понадобился почти месяц, чтобы добраться до Каира, а в гостинице для европейцев вместе с багажом меня ждала странная посылка.
Я мгновенно узнал почерк Элени, но никак не мог понять, почему она прислала мне эту посылку. Примерно четверть часа я сидел, тупо на нее уставившись, и в голове у меня была абсолютная пустота.
От Роже не было ни слова.
Почему Роже не написал мне? Что в этой посылке? Почему она здесь? Отрывочные мысли крутились у меня в мозгу.
Наконец до меня дошло, что я вот уже час сижу в комнате, заваленной всякого рода чемоданами и пакетами, не спуская глаз с посылки, и что Габриэль, у которой, видимо, еще не возникло желания в очередной раз исчезнуть, пристально смотрит на меня.
– Пожалуйста, оставь меня одного, – прошептал я.
– Хорошо. Если ты так хочешь… – ответила она.
Мне было очень важно вскрыть посылку, вскрыть и узнать, что в ней находится. Но мне вдруг показалось важным и другое: представить себе, что эта унылая комната – та самая комната в маленьком деревенском кабачке в Оверни.
– Я видел тебя во сне, – вслух произнес я, глядя на посылку. – Мне снилось, что мы вместе путешествуем по миру, только ты и я, и что мы оба сильны, чисты и безмятежны. Мне снилось, что мы пьем кровь только негодяев и преступников, как делал это Мариус, а когда оглядываемся вокруг себя, то испытываем печаль и благоговейный страх перед тайнами, которые открылись нам и которыми мы владеем. Но мы полны сил. Мы собираемся жить вечно. И мы беседовали с тобой, наши «разговоры» продолжались, и не было им конца.
Я хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, разум мой отказывался произносить слова. Я протянул руку и взял письмо, соскользнувшее с отполированного дерева.
«Как я и опасалась, все закончилось наихудшим образом. Наш Старший Друг, выведенный из себя выходками Нашего Скрипача, в конце концов посадил его под замок в вашем собственном жилище. В камеру ему была дана скрипка, но Скрипачу отрубили руки.
Вы же знаете, что, когда речь идет о таких, как мы, восстановление конечностей не представляет проблемы. Однако в данном случае Наш Старший Друг спрятал конечности, о которых я вам говорила, и приказал на пять ночей лишить нашего раненого пропитания.
В конце концов, после того как вся труппа обратилась к Нашему Старшему Другу, умоляя его возвратить Н. все, что ему принадлежит, просьба была исполнена.
Однако Н., обезумевший от голода и боли – подобные испытания способны полностью изменить какой угодно характер, – погрузился в непроницаемое молчание и оставался в таком состоянии довольно-таки долгое время.
Наконец он пришел к нам и заговорил только лишь затем, чтобы сообщить, что, как положено смертному, он привел в порядок все свои дела. Для нас приготовлены несколько новых, только что им написанных пьес. А мы в свою очередь должны все вместе подготовить для него где-нибудь за городом настоящий древний шабаш и непременно с ритуальным костром. Если же мы этого не сделаем, он превратит в свой погребальный костер весь театр.
Наш Старший Друг скрепя сердце согласился исполнить его просьбу. Уверяю вас, такого шабаша вам никогда не приходилось видеть. Когда мы встали в ритуальный круг и запели со всем доступным нам артистизмом древние гимны, то в своих париках и черных гофрированных танцевальных костюмах вампиров выглядели истинными посланцами ада.
– Нам следовало бы сделать это на бульваре, – сказал он. – Да, вот еще. Пошлите это моему создателю.
И с этими словами он вложил в мои руки скрипку. Мы начали танец, призванный помочь в достижении
