Голод во мне утих. Я насытился, я познал ее и теперь отстранился, поцеловал крошечные ранки и, чтобы скрыть улики, слизал языком струйки пролитой крови, а потом, несмотря на одолевавшее меня головокружение, осторожно опустил женщину на первый попавшийся под руку стул и коснулся губами ее рта.
Опустившись на колени, я раздвинул языком ее губы, впился зубами в ее язык и вновь ощутил струйку крови.
Наконец опустошение завершилось.
Я закрыл огромные пустые глаза жертвы, отчетливо ощутив при этом под пальцами глазные яблоки, склонился, поцеловал грудь и выпустил из рук тело. По моим жилам текла горячая кровь и разливалась внутри приятными волнами.
Обернувшись, я словно в тумане увидел, что Лестат наблюдает за мной и, похоже, забавляется. Поза его была поистине королевской, светлые волосы казались при свете ламп почти белыми, фиалковые глаза – огромными.
– На этот раз ты все правильно сделал, братишка, – похвалил он. – Не пролил ни капельки.
Мне хотелось так много ему сказать! Хотелось рассказать о ее жизни, которую я только что вкусил в полной мере, о том счете, что она вела с судьбой, и о том, как я старательно выполнял все, что велел делать мой Создатель: поглощал не просто ее кровь, а таившееся в ней зло, проникал в самую его сердцевину.
Однако для женщины это теперь не важно. Она стала жертвой. Та, которая всю жизнь была, в общем- то, никем, теперь окончательно канула в небытие.
Кровь переполняла и согревала все мое существо. Комната приобрела иллюзорный вид. Жертва Лестата, мертвая, лежала на полу. Здесь же стоял чемодан с деньгами, но разве они имели значение? На них ничего нельзя купить, они ничего не могли изменить и никого не могли спасти. Цветы – розовые лилии, ронявшие пыльцу, и бордовые розы – поражали своей вызывающей яркостью. Вокруг царили покой и тишина.
– Их не станут оплакивать, – тихо произнес Лестат, и голос его доносился словно издалека. – Можно не заботиться о поисках могилы.
Я вспомнил своего Создателя. Вспомнил темные воды болота Сладкого Дьявола, густые водоросли, крики сов.
Что-то в комнате изменилось, но Лестат ничего не замечал.
– Подойди ко мне, – велел он. – Очень важно, братишка, чтобы кровь, какой бы сладостной она ни была, не ослабила тебя после.
Я кивнул. Но что-то все-таки происходило. Мы уже были не одни.
За спиной Лестата я увидел неясные очертания фигуры своего двойника – Гоблина, созданного по моему образу и подобию. На его лице играла безумная улыбка.
Лестат обернулся.
– Где он? – донесся до меня его шепот.
– Не надо, Гоблин, не смей! Я запрещаю! – воскликнул я.
Но его уже было не остановить. Фигура метнулась ко мне с быстротою молнии, не потеряв при этом своих очертаний. Стоящий прямо передо мной Гоблин вовсе не казался эфемерным, а был словно из плоти и крови, совсем как я. В следующее мгновение он начал со мной сливаться: я ощутил дрожь в руках и ногах, крошечные уколы в ладони, шею, лицо... И заметался, словно пойманный в крепкую сеть.
Откуда-то из глубины моего существа поднялся трепет блаженства, явственное сознание, что мы с ним одно целое и ничто нас не разлучит. Мне вдруг захотелось, чтобы так длилось вечно, но с языка сорвались совсем другие слова:
– Прочь от меня, Гоблин! Ты должен слушаться. Это ведь я тебя создал. Ты обязан мне подчиняться.
Бесполезно. Трепет, словно от электрического разряда, все никак не прекращался, а перед мысленным взором мелькали образы нас двоих в разные периоды жизни, но они сменяли один другой так быстро, что я почти ничего не успевал разглядеть, дабы удостовериться в своей правоте или, наоборот, в ошибочности иллюзий.
Сквозь открытую дверь лился солнечный свет, я видел цветастый узор линолеума, слышал смех малышей, ощущал на губах вкус молока...
Я понял, что сейчас упаду, что твердая рука Лестата служит мне опорой, ибо на самом деле меня нет в комнате, залитой солнцем, где Гоблин, малыш Гоблин, резвится и хохочет вместе со мной: «Люблю тебя, ты мне нужен, конечно, я твой, мы вместе». Опустив глаза, я увидел собственную пухлую детскую левую ручку, колотящую ложкой по столу. А поверх моей ладони лежала рука Гоблина. Ложка вновь и вновь со стуком опускалась на деревянную столешницу, солнечные лучи заглядывали в открытую дверь, цветастый линолеум был местами потерт.
А потом Гоблин отстранился – так же резко, как и прильнул ко мне. Еще секунду передо мной маячил его человеческий облик – огромные глаза, открытый рот, – потом черты расплылись, потеряли сходство со мной и вскоре растворились в воздухе.
Шторы на окнах колыхнулись, цветочная ваза внезапно наклонилась, до моих ушей неясно донесся звук падающих капель – и ваза полетела на мягкий ковер.
Я невидящим взором смотрел на пострадавший букет, на помятые, розовые у основания лилии. Мне захотелось их поднять. Крошечные ранки по всему телу болезненно саднили. Я возненавидел Гоблина за то, что он опрокинул вазу и разбросал по полу прекрасные цветы.
Женщины, казалось, просто заснули – не ощущалось даже намека на то, что они мертвы.
«Мой Гоблин... Мой родной Гоблин... – вертелось в голове. – Такой близкий мне дух, пожизненный партнер... Ты принадлежишь мне, а я тебе».
Я едва держался на ногах. Лестат обнимал меня за плечи. Если бы не он, я бы наверняка рухнул на пол.
– Зачем только он опрокинул цветы?! – сокрушенно посетовал я, не в силах оторвать взгляд от розовых лилий. – Еще когда мы были совсем маленькими, я учил его не причинять вреда тому, что красиво.
– Квинн! – Лестат старался привести меня в чувство. – Очнись! Я с тобой разговариваю! Квинн!
– Ты не видел его, – прошептал я.
Дрожь во всем теле не утихала. Крошечные ранки на руках и лице начали затягиваться. Я провел рукой по щеке. На пальцах остались едва заметные следы крови.
– Я видел кровь, – сказал Лестат.
– Каким образом? – поинтересовался я.
Силы постепенно возвращались, но наваждение, затуманившее голову, стряхнуть пока не удавалось.
– В облике человека, – пояснил Лестат. – Будто кто-то сделал кровью набросок человеческой фигуры. Она зависла в воздухе на мгновение, а потом превратилась в водоворот крошечных капель и прямо у меня на глазах исчезла в открытой двери – молниеносно, словно подхваченная вихрем.
– Тогда ты знаешь, зачем я тебя искал, – вздохнул я.
Однако Лестат на самом деле не мог видеть Гоблина. Да, действительно, он разглядел кровь, потому что кровь материальна, но дух, всю жизнь являвшийся ко мне, оставался для него невидимым.
– Он для тебя не опасен, поверь, – с нежностью успокаивал меня Лестат. – Ибо не способен отнять у тебя много крови. Он лишь попробовал то, что ты взял у женщины.
– Но он снова вернется, когда захочет, и я не в силах дать ему отпор. Могу поклясться, что каждый раз он забирает у меня чуть-чуть больше, чем в предыдущий.
Я перестал шататься, Лестат отпустил меня и погладил по голове Эта простая ласка в сочетании с его ослепительной внешностью – пронзительным взглядом фиалковых глаз и точеными чертами лица – околдовала меня, хотя чары Гоблина рассеялись еще не до конца.
– Он нашел меня здесь, – удрученно произнес я. – А ведь я сам не знаю, где нахожусь. Он нашел меня здесь, как находит повсюду, и с каждым разом, как я уже говорил, крадет у меня все больше крови.
– Уверен, ты можешь с ним справиться, – ободряюще заметил Лестат.
Его лицо выражало сочувствие и внимание, и я едва не расплакался от переполнявшей меня
