И когда все эти лампы наполнили зал золотистым светом, в него вошла не гордая заносчивая Петрония, как я ожидал, а два не менее странных создания.
Один был чернокожий мужчина, настолько чернокожий, что казалось, будто сделан он из отполированного оникса, и хотя он находился в самом дальнем конце мраморного зала, на большом расстоянии от меня, я сумел разглядеть золотые сережки у него в ушах.
У него были очень тонкие черты лица и желтые глаза. Курчавые коротко постриженные волосы слегка походили на мои.
Второй человек был для меня загадкой. Он казался старым: тяжелые челюсти, лысеющие виски, седая голова, но в остальном – без изъяна, словно был создан не из плоти и крови, а из воска. Внешние уголки глаз слегка были скошены книзу, словно глаза собирались соскользнуть с лица, а выступающий вперед подбородок придавал ему решительный вид.
Этот старик кого-то мне напоминал, только я никак не мог вспомнить, кого именно.
Ни тот ни другой не выглядели как живые люди, и во мне укрепилась уверенность, что они ими и не были.
Я припомнил звезды, которые видел вчера ночью, поднявшись в небо, и с ужасом осознал: сейчас я лишусь всего, что мне дорого, и я почти не в силах этому помешать. Испытания, битва, поединок, что бы там ни было – это всего лишь проформа.
Я онемел от страха и попытался привести мысли в порядок. Мне оставалось надеяться только на то, что придется страдать.
Мужчины приблизились, но я не был их целью. Правда, они бросили на меня взгляд, но уселись за столом в центре зала, где принялись играть в шахматы, перебрасываясь фразами. Я видел их профили, то есть седовласый старик с восковыми челюстями сидел спиной к окну, а чернокожий мог любоваться усыпанным звездами небом.
Оба эти существа были безукоризненно одеты, словно собрались на прием: черные смокинги, брюки, лакированные туфли. Но вместо рубашек с черными галстуками на них были белые свитера-водолазки из какой-то очень блестящей ткани. Вскоре они уже смеялись и шутили друг с другом, но говорили по- итальянски, поэтому я не мог следить за разговором. Когда мне все это порядком надоело, я подал голос.
«Так что, никто из вас не желает просветить меня, почему я под замком? – спросил я. – Или вы думаете, я по собственной воле засел в эту клетку?»
Мне ответил старик, еще больше выпятив подбородок.
«Ты сам знаешь, что натворил, раз оказался здесь, – произнес он на чистом английском. – Чем ты насолил Петронии? Она бы не привела тебя сюда, будь ты добродетелен. И нечего тут заявлять, будто ни в чем не виноват».
«Вот именно, ни в чем, – сказал я. – Она притащила меня сюда, повинуясь собственному капризу. Меня следует освободить».
«Клянусь, я устал от ее игр», – обращаясь к старику, произнес чернокожий. Голос его звучал приятно и весомо – так говорят люди, привыкшие к власти.
«Да брось ты, тебе нравится все это не меньше, чем мне, – прогудел старик. – Зачем тогда бы ты сейчас сюда пришел? Ты ведь знал, что она притащила этого парня».
«Я прошу только об одном – отпустите меня, – резко сказал я. – Я не могу натравить на вас власти, потому как не знаю, кто вы, а что касается Петронии, все мои попытки в прошлом обнаружить ее или арестовать ни к чему не привели. Думаю, и в дальнейшем ни к чему не приведут. Я даже не стану пытаться. Все, что я прошу, – дать мне свободу!»
Чернокожий поднялся с кресла и подошел ко мне. Он был повыше старика. Я не покинул дивана, чтобы сравнить его рост со своим. Он протянул руку сквозь прутья и опустил прохладную ладонь мне на голову, заглянув в глаза.
«Ты никому не причинил вреда, – пробормотал он тихо, словно прочел это в моих мыслях. – А она тащит тебя через полмира, чтобы устроить здесь кровавое развлечение. – Он вздохнул. – Зачем эта жестокость, Петрония, почему всегда только жестокость? Почему, моя прекрасная ученица? Когда ты изменишься?»
«Так вы отпустите меня?» – спросил я, глядя на него. Выглядел он превосходно – доброе лицо, тонкие черты.
«Я не могу этого сделать, дитя мое, – спокойно ответил он. – И очень об этом сожалею, но думаю, твоя судьба решена. Я лишь попытаюсь укоротить твои страдания».
«Почему моя жизнь так мало для вас значит? – спросил я. – В моем мире жизнь каждого человека драгоценна. Почему для вас это не так?»
К этому времени к клетке приблизился и старик, он подошел легкой пружинистой походкой, что никак не вязалось с его возрастом, и тоже принялся внимательно меня разглядывать сквозь решетку.
«Нет, ты не безвинная душа, нечего тут перед нами прикидываться, – фыркнул он. – Под твоей личиной скрывается злодей. Иначе она не посадила бы тебя сюда. Я ее слишком хорошо знаю».
«Недостаточно хорошо, – возразил чернокожий. – Она делает то, что хочет, и никак не может угомониться».
Я уставился на старика.
«Старик, – вслух произнес я, и тут меня осенило. – Старик, – повторил я. – Это ты. Манфред Блэквуд, вот ты кто».
«А ты кто такой, что так дерзко называешь меня в глаза по имени?» – снисходительно поинтересовался он.
Я рассмеялся. Во мне вновь забродило лекарство. Возможно, это было мое спасение.
«Если бы не Джулиен Мэйфейр и твой собственный маскарад, я приходился бы тебе прапраправнуком или кем-то в этом роде. Я Тарквиний Блэквуд – вот кто я такой. Она забрала меня из Хижины Отшельника, того самого дома, который ты для нее построил, а я заново отделал. Блэквуд-Мэнор теперь в моих руках. Твоя внучка Лоррейн до сих пор жива. Она будет меня оплакивать и рвать на себе волосы из-за моего исчезновения с фермы Блэквуд. Разве Петрония не рассказала тебе, что затевает?»
Старик пришел в ярость. Попытался раскачать прутья решетки, но не смог. Тогда он начал срывать замок. Старик был совсем дряхлый, челюсть у него дрожала, глаза слезились.
«Чудовищно!» – ревел он.
Чернокожий попытался его успокоить.
«Позволь мне заняться этим делом, – сказал он. – Будем соблюдать старшинство».
«Разве ты не понимаешь, что она задумала? – кричал старик, охваченный дрожью. Когда он смотрел на меня, в его глазах горел огонь. – Кто рассказал тебе про Джулиена?» – призвал он меня к ответу, словно теперь это имело значение.
«Сам Джулиен и рассказал. У меня способность видеть духов, – ответил я. – Но разве это важно? Выпусти меня отсюда. Я нужен твоей внучке Лоррейн. Я нужен ферме Блэквуд. Я нужен своей родне».
Внезапно появилась Петрония. Одетая в черную бархатную тунику и штаны, с поясом, украшенным камеями, она пересекла широким шагом длинный зал и подошла к нам, бросив на ходу:
«Что это за собрание у клетки?»
Манфред попытался схватить ее за горло, но она легко отбросила его, так что он пролетел несколько ярдов по мраморному полу и врезался в стену, ударившись о нее затылком, – обычный смертный сразу бы умер на месте, но старик лишь зарычал.
«Не смей меня допрашивать», – прошипела Петрония.
Чернокожий, оставаясь по-прежнему невозмутимым, мягким движением обнял ее за шею. Он был выше Петронии на несколько дюймов. Вероятно, он был с меня ростом. Он положил ее голову себе на плечо, и я увидел, что ее рука дрожит, но она позволила ему это сделать, и тогда он прошептал ей:
«Петрония, дорогая моя, почему, ну почему всегда только одна ярость?»
Он держал ее в объятиях, и она не сопротивлялась, а старик тем временем собрался с силами и снова подошел к ним – разъяренный, беспомощный, трясущий головой.
«Родная моя, – рыдал старик, – все твои обещания ничего не стоят, наше с тобой родство тоже бесполезно...»
«Оставь меня в покое, глупец, – сказала Петрония, повернув к нему голову. – Я в десять раз
