Так что вопрос решен. – Она поднялась, чтобы уйти. – Нэш Пенфилд, вы должны распаковать свои чемоданы, по крайней мере, пока мы не соберемся в Нью-Йорк, а тебе, Квинн, не мешало бы поспать. А теперь разойдемся до ужина».
Нэш, по-видимому, все еще пребывал в состоянии шока, но я пожал ему руку и добился от него обещания остаться, которое он пробормотал едва слышно, так и не придя в себя. Я не посмел его обнять, а сразу направился в свою комнату, где вынул из бюро триста долларов (я всегда хранил там мелкие суммы), убедился, что на мне лучший из моих костюмов, и надел счастливый галстук от Версаче, который специально не надевал для встречи с нашим юристом.
Спускаясь по лестнице вниз, я почувствовал, как кто-то потянул меня за руку. Интуиция мне подсказывала, что это не Гоблин. Судя по тому, какие чувства на меня нахлынули, это была Ревекка. Мне даже показалась, что она промелькнула на секунду и сразу исчезла.
«Маленькая рыжеволосая сучка... черная сучка!»
Выйдя на боковую лужайку, я медленно пересек устланную плиткой террасу, обходя плетеную мебель, и мне казалось, что Ревекка где-то рядом. Ревекка ждала, что я усну. Ревекка затаилась, чтобы поговорить со мной. Да, я сидел на этом самом диване, а она – напротив в этом самом кресле, и на этом столе стоял кофе. У меня все поплыло перед глазами, как в тот день на болоте, но я понимал, что должен побороть головокружение. «Жизнь за мою жизнь. Смерть за мою смерть...»
Что я здесь делал, на боковой лужайке? Вижу, плетеную мебель подновили, как я и велел.
Мне нужно было идти. Я направился к гаражу и уже через несколько минут катил в старом «мерседесе» Милочки, седане, которым я всегда восхищался, хотя лет ему было, наверное, не меньше, чем мне.
Совсем скоро я уже мчался в направлении к перекрестку двух улиц – Первой и Честнат. У меня оставалось время завернуть к цветочнику и купить Моне красивый букет роз на длинных стеблях.
После этого я поехал в центр города, Риверсайд. Разумеется, дом не стоял возле реки. Река протекала очень далеко. Просто за этим районом Нового Орлеана укрепилось такое название.
Архитектура дома показалась мне неброской, но сказочной. Особняк был лишен величественного и высокомерного блеска Блэквуд-Мэнор. Скорее, он напоминал городской дом в духе классицизма: боковая дверь, четыре колонны в два этажа, оштукатуренные стены светло-сиреневого тона и сад, наполовину скрытый правым крылом. К входу вели шесть ступеней из белого мрамора.
Я припарковал машину за перекрестком и пересек улицу на негнущихся ногах с огромным букетом в руках, не зная, как ей его подарить.
Железная ограда была невысокой. Я сразу увидел звонок и задумался. Что я скажу тому, кто ответит? Например, я отчаянно хочу видеть Мону.
Но мне не пришлось справляться с этой трудностью. Не успел я подойти к воротам, как раскрылись огромные белые двери дома, оттуда вышла Мона и, быстро прикрыв за собою створки, помчалась к воротам. Один поворот ключа – и мы уже стоим друг против друга за оградой, и мне чудится, что я сейчас умру.
Она оказалась в сто раз прелестнее, чем я ее помнил. Зеленые глаза были гораздо больше, а ее губы, тронутые помадой естественного цвета, мне сразу захотелось поцеловать. У нее были ярко-рыжие волосы, и, чтобы приглушить их оттенок, она надела ослепительно белую хлопковую блузку с расстегнутым довольно низко воротом и плотно облегающие белые джинсы, красиво подчеркивавшие ее стройные округлые бедра. Я влюбился даже в ее пальчики на ногах. На ней были сандалеты на толстой подошве, так что я разглядел каждый красный ноготок. Я обожал эту девушку.
«Господи, Мона», – сказал я и, набросившись на нее, схватил узкие запястья и впился губами в ее губы.
Она мягко отстранилась со словами:
«Где твоя машина, Квинн? Нам нужно как можно скорее отсюда убраться».
Мы бежали по улице, как новобрачные, удирающие от рисового дождя. Через секунду мы уже мчались по Первой улице в сторону реки.
«Куда же нам поехать? Господи, я даже не представляю, куда здесь можно поехать», – сказал я.
«Зато я представляю, – сказала Мона. – Ты знаешь, как добраться до Французского квартала?»
«Еще бы не знать».
Она дала мне адрес.
«“Коттеджи Лафреньер”, – сказала Мона. – Я сегодня утром туда звонила».
«Но откуда ты знала, что я приеду? Я, конечно, в восторге, что ты им позвонила, но откуда ты знала?»
«Я ведьма, – ответила Мона. – Я знала, когда именно ты выехал с фермы Блэквуд. Точно так я знаю, что Гоблин сейчас вместе с нами в машине. Он сидит за тобой. А ты ведь даже об этом не догадывался, да? Но я этого не добивалась. Я хотела лишь, чтобы ты приехал».
«Ты меня околдовала, – сказал я. – Я не сплю с тех пор, как увидел тебя, ночью я брежу тобой, умираю от желания прийти к тебе. – Я едва мог следить за дорогой. – Мне помешали только юристы и завещания, рассказы о неверности и детях-сиротах, старая мебель, с которой связано одно привидение, и новая связь, такая же крепкая, какая будет у нас с тобой».
«Господи, ну и лексикончик у тебя, – сказала она. – А может быть, все дело в твоей манере. Тебе давно следовало прийти ко мне. Я вечная Офелия, плывущая в ручье среди цветов. Мне так нужен твой поэтический слог. Ты сможешь вести, если я расстегну тебе брюки?»
«Нет, не нужно, иначе мы куда-нибудь врежемся. Мне кажется, это какая-то галлюцинация».
«Нет, все происходит наяву. Ты захватил с собою кондомы?»
«О господи, нет».
Мы как раз доехали до Кэнал-стрит. Я знал, где находятся «Коттеджи Лафреньер». Мы с Линелль три раза заглядывали в маленькое французское бистро, где готовили очень вкусно.
«Мона, Мона, Мона, – забормотал я. – Мы должны во что бы то ни стало раздобыть кондомы! Но где?»
«Нет нужды, – сказала она. – В моей сумочке их целая тонна».
24
«Коттеджи Лафреньер» располагались вокруг главного двора, выложенного кирпичом, где теснились пальмы и банановые деревья, а в центре бил фонтан-желание, который когда-то, возможно, и служил каким-то целям. Сейчас он был простым украшением, и люди пристрастились швырять в него всевозможную мелочь, загадывая желания.
Мона получила номер легко, словно каждый день регистрировалась в отеле, и даже велела мне убрать деньги: счет отправят ее семейству. Я запротестовал, и тогда она прошептала:
«Покажи свою силу, когда мы окажемся в постели».
Мы сразу направились в маленький коттедж, чтобы сделать именно это – залечь в современную кровать металлической конструкции с очаровательным балдахином в виде металлической виноградной лозы с листьями и плодами и воздушной тканью, слегка подхваченной по четырем углам.
Как только дверь была заперта на ключ, мы скинули с себя одежду без всякого стеснения, и когда я увидел Мону обнаженной, когда я увидел ее розовые соски и маленькое пламя рыжих волос между ног, я чуть не помешался.
Мона помогла мне надеть кондом, именно Моне, а не мне хватило здравого смысла стащить с кровати покрывало, чтобы не запачкать. Покрывало полетело на пол, а мы набросились друг на друга, как маленькие зверьки в джунглях.
Что бы там ни происходило в моей жизни, я вдруг понял, что исполнил свою самую дикую мечту – и не важно, что мечта была совсем новой, она была дикая, она шла от сердца, и я никогда-никогда этого не забуду. Я никогда не забуду лицо Моны, как оно раскраснелось от последнего спазма, погрузившего меня в чистейшую нирвану.
Когда все было кончено, мы лежали обнявшись, такие теплые, удовлетворенные, и нежно, даже игриво целовали друг друга.
«Ну, слава богу, – прошептала она мне на ухо и помогла освободиться от грязного кондома, потом сходила за полотенцем и вытерла меня. Снова поцеловав, сказала: – Я хочу взять его в рот. Идем, я вымою тебя в ванне, а потом сделаю это».
Я галантно запротестовал. Мне вовсе не требовалось такое жертвенное обожание!
