мощный гаситель магической энергии, так что даже вызывание самой незначительной магии становилось трудным и опасным делом.
Это должно закончиться.
Афаэль стоял перед оберегом, устало готовясь к ритуалу, который уничтожит его. Вокруг него заняла позиции его охрана из шести рубрикаторов. Последние огоньки пламени в кострище погасли, погрузив помещение в абсолютную тьму. Афаэль рассеяно моргнул, чтобы настроить линзовые фильтры шлема.
И только тогда он заметил детей. Их было семеро, съежившихся в темноте, прижавшихся друг к другу, как крысы.
Несмотря ни на что, несмотря на его внутреннюю панику, несмотря на необходимость в быстрой очистке от оберегов, Афаэль улыбнулся.
Он повернулся свою бронзовую голову к ним. В идеальной темноте его шлем различил очертания детей в смазанном зеленом цвете ночного видения. Он видел их испуганные лица, их тонкие пальчики, цепляющиеся за скалистые стены.
Почему их оставили в Хоулде? Неужели варвары Фенриса так мало заботятся о своей молодежи, что оставляют ее врагу? Или была совершена ужасная ошибка?
В любом случае это давало Афаэлю редкий шанс проявить свои навыки ради подлинного удовольствия. Их смерть будет медленной, подходящей карой за всю боль, причиненную его Легиону Псами Фенриса.
— Не стесняйтесь кричать, малыши, — промурлыкал Афаэль, извлекая меч и выбирая первую жертву. — Времени дост…
Что-то тяжелое ударило его в шлем, брошенное с изумительной точностью и самообладанием. Затем оно взорвалось, заставив его покачнуться на пятках.
—
Афаэль гневно взревел, и быстро опустил меч, собираясь скосить маленького дьяволенка на бегу. Удар прервала другая граната, на этот раз брошенная ему в грудь.
— Убейте их всех! — закричал Афаэль и развернулся, чтобы схватить одного из бегущих детей. Он выхватил с пояса болт-пистолет. К этому времени в дело вступили рубрикаторы, также безрезультатно пытаясь поймать детей, как и он.
Они были быстрыми, как крысы, и чувствовали себя в туннелях, как дома. Взорвалось еще несколько гранат, одна из которых, как ни странно, свалила рубрикатора, поразив его лицо шквалом осколков и сбив с ног.
Затем они исчезли, юркнув вниз по коридору, как щенки-призраки, прыгая и смеясь в отдающейся эхом темноте.
Афаэль выхватил пистолет и выпустил очередь в туннельный вход. Ни один снаряд в цель не попал. Сорванцы Клыка, обученные жизни в темноте и искусству выживания, были слишком быстрыми, слишком хитрыми и слишком подготовленными.
Смех затих вдалеке. Сбитый с ног рубрикатор поднялся, выглядя еще более нелепо из-за полного отсутствия замешательства. Он снова занял позицию, такой же молчаливый и серьезный, как и прежде.
Серьезного вреда не было. При всей их хитрости и скорости, у туннельных крыс не было возможностей навредить космодесантнику.
Но это было унизительно. Глубоко унизительно.
— Я ненавижу этот мир! — заревел Афаэль, развернувшись к оберегу-колонне и позволив своему гневу воспламенить посох.
Железное древко взорвалось губительным светом, рассеяв тьму и распустив во все стороны мерцающие лучи эфирной энергии. Пылающий ад затрещал по оберегу, словно притягиваемый магнетизмом. Мгновенье символ сопротивлялся, раскалившись докрасна, поглощая ужасное количество энергии, льющейся из посоха колдуна.
Затем, неминуемо он сломался. Тонкая трещина пробежалась по изваянию, расколов его и рунический текст под ним. Холодный воздух полыхнул неожиданным, обжигающим жаром, а затем снова погрузился в холодную тьму.
Тяжело дыша, Афаэль позволил энергии втянуться обратно в посох. Все рубрикаторы вокруг выглядели непроницаемыми.
Оберег был расколот, и Афаэль тут же почувствовал, как увеличилась его сила. Чувство облегчения было мимолетным. Он был унижен, зол и разочарован. Впереди его ждали километры туннелей, все они кишели ловушки для неосторожных.
Это была недостойная работа, годная для аколитов, а не командиров. Если бы его подчиненные Пирриды были достаточно умелые, чтобы заменить его, он бы охотно призвал их вместо себя для уничтожения оберегов.
Но они не годились, и в любом случае большая часть колдунов была нужна, чтобы вести в бой рубрикаторов.
— За мной, — пробормотал он, выйдя из комнаты в следующий туннель. Рубрикаторы спокойно подчинились. Афаэль почувствовал, как изменение плоти ускорилось, поощренное его вспышкой гнева.
Время уходило, убегая, как песок между пальцев, стремясь к ужасу, который, как он знал, ждал его. Осталось недолго. Совсем недолго.
Вирмблейд провел Морека прочь от лестницы, через широкий ярус Клыктана, под статуей Русса. Воздух был наполнен грохотом машин снабжения, криками хускэрлов, приказывающим своим солдат возвращаться на позиции, далеким гулом сражения где-то еще в громадном пространстве Этта. Ни один не посмотрел на волчьего жреца и его спутника дважды.
Морек был немного огорчен этим. Если он шел на смерть, для кого-то, всего одного человека, было бы любезно бросить на него сочувственный взгляд. Но они, конечно, не имели понятия, какие дела были у Вирмблейда с Мореком. И даже если бы знали, что бы это изменило? Была ли власть волчьих жрецов настолько абсолютной, что не существовало никаких санкций в отношении их поступков со своей смертной паствой?
Они миновали статую, и вышли из Клыктана в темные, холодные коридоры. Звук сражения у оборонительных баррикад стих, оставив вместо себя холод и уединение Ярлхейма. Вирмблейд шел быстро, и Морек должен был спешить, чтобы не отстать. Утомление начало возвращаться — только огромный страх мог сдерживать его.
В конце концов, Вирмблейд остановился перед дверьми в стене туннеля. Он открыл их и проводил Морека внутрь. Как только дверь закрылась, они остались одни и полностью изолированные в тесной, с высоким потолком комнате. Помещение, за исключением деревянного табурета и небольшой костровой ямы, было пустым. На висящей над пламенем и слегка покачивающейся веревке была подвешена коллекция костей. Несмотря на скромность, место выглядело и ощущалось, как жилище телотворцев. Возможно, это была комната для обрядов. Или для палачей.
— Садись, — приказал Вирмблейд, показав на табурет.
Морек подчинился, сразу же почувствовав себя еще более маленьким и незначительным. Волчий жрец продолжал стоять, гигантский и угрожающий, менее чем в двух метрах. Он не снял шлема, сделав свой голос, по возможности, суше и загадочнее, чем обычно.
Минуту Вирмблейд просто смотрел на него, ничего не говоря. Морек старался изо всех сил не выдать дрожь. В обычных обстоятельствах он, возможно бы смог, но после стольких дней непрерывных боев задача была сложной.
И он был стар. Возможно, слишком стар. Это само по себе было причиной для стыда. Немногие