Во–вторых, церковь — это дерево со многими ветвями, которое Бог насадил тогда, когда призвал Авраама. У этого дерева один ствол, Иисус, и много больших и малых ветвей и листьев — миллионы христианских общин и христиан по всему миру. Примерно так же нужно понимать один важный библейский образ, который использует Павел: церковь как «Тело Христово», единое тело, в котором каждая община и отдельный христианин — члены или органы. «Тело» — это не просто образ единства в многообразии, он также говорит о том, что церковь призвана
Обе эти картины не так далеки от образа «семьи», но последний не должен вводить нас в заблуждение. В каком–то смысле это важнейший образ: христиане с самого начала стремились жить единой большой семьей и заботиться друг о друге именно так, как (в том мире) друг о друге заботились родственники. Они не просто называли друг друга «братьями» и «сестрами», но и относились друг к другу соответственно. Они говорили своей жизнью, своими молитвами и образом мыслей: мы — дети одного Отца и следуем за нашим Старшим Братом Иисусом, а потому делимся своим имуществом и всеми ресурсами с нуждающимися среди нас. И когда они говорили о «любви», прежде всего они подразумевали именно эту ее сторону: жизнь в единой семье, пронизанной взаимной поддержкой. Церковь никогда не должна забывать об этом своем призвании.
Но в то же время образ «семьи» может увести нас не в ту сторону. Как говорили некоторые проповедники (я слышал, что эти слова приписывали Билли Грэму), у Бога нет внуков. Один из важнейших спорных вопросов для первых христиан касался статуса людей, пришедших извне, чтобы присоединиться к общине, которая в основном все еще состояла из иудеев: должны ли они обратиться в иудаизм, то есть сначала стать «прозелитами», чтобы присоединиться к новому народу Божьему, воссозданному Иисусом? (Это означало бы, что они должны были соблюдать еврейский Закон, включая обрезание для всех мужчин.) Павел и остальные христиане ответили на этот вопрос решительным «нет». Бог принимает неиудеев как неиудеев, и им не нужно обращаться в иудаизм. В то же время и сами иудеи не могут рассчитывать на то, что автоматически становятся членами обновленной семьи, которую создал Бог через Мессию, просто в силу своего рождения и предков. Как сказал Иоанн Креститель, уже и топор лежит у корней этого дерева.
Подобным образом никто не получает права принадлежать к народу Мессии в силу того, что рождается в христианской семье или в христианском доме. Разумеется, семья играла важную роль в развитии и распространении церкви. Многие первые христиане были связаны друг с другом узами родства. В некоторых местах в какие–то периоды две–три семьи вносили великий вклад в жизнь и деятельность церкви. Но мы все прекрасно знаем, что человек может вырасти в христианской семье, а затем отказаться от веры и образа жизни своих родителей, и наоборот — сегодня такое случается все чаще, и это прекрасно, — люди, в детстве не читавшие евангелия и не ходившие в церковь, становятся ее активными членами. Многие ветви отпадают от дерева, многие потоки впадают в одну реку. Рождение в конкретной семье не предопределяет того, станет ли человек членом Божьей семьи.
Многим людям сегодня трудно понять это чувство единства всех христиан. Мы настолько пропитаны индивидуализмом современной западной культуры, что нас пугает сама мысль, что наша идентичность зависит прежде всего от великой семьи, к которой мы принадлежим, — особенно когда эта семья столь велика и растянута в пространстве и времени. Церковь не есть просто собрание изолированных людей, каждый из которых движется своим путем духовного роста, не слишком много думая о собратьях, хотя иногда она выглядит таким образом и порой мы себя так в ней чувствуем. Разумеется, каждый из нас действительно должен ответить на призыв Бога, обращенный к нему лично. Какое–то время человек может прятаться за спину церкви, но раньше или позже он должен понять, желает ли он сам идти этим путем или нет. Здесь нам стоит снова обратиться к словам апостола Павла о Теле Христовом, чтобы понять одну вещь: рука не перестает быть рукой из–за того, что она часть тела. И нога не теряет свободы быть ногой из–за того, что она принадлежит телу, у которого есть также глаза и уши. И на самом деле, рукам и ногам свободнее быть самими собой именно тогда, когда их движения скоординированы с работой глаз, ушей и всего остального. Если мы попытаемся для освобождения рук и ног отсечь их от тела, это обернется большой проблемой.
А в частности, это было бы отказом от той самой цели, ради которой церковь появилась. Как это понимали первые христиане, церковь существует вовсе не для того, чтобы стать прибежищем для людей с их частной программой духовного роста, дабы они могли развивать свой духовный потенциал. И она существует не в качестве надежного убежища, в котором человек может спрятаться от нашего порочного мира и где он получает гарантию, что некогда окажется в ином и лучшем мире. Духовный рост личности и окончательное спасение — это, скорее, побочные продукты той главной задачи, ради которой Бог созвал и продолжает созывать нас. Эта цель ясно отражена в некоторых местах Нового Завета: через церковь Бог желает возвестить всему внешнему миру, что Он — его мудрый, любящий и справедливый Творец и что через Иисуса Он сокрушил власть тех сил, которые портят и порабощают наш мир, а действие Его Духа исцеляет этот мир и его обновляет.
Другими словами, церковь существует ради того, что иногда называют «миссией»: чтобы возвещать миру, что Иисус стал его Господом. Это — «Благая весть», которая, когда ее возвещают, преображает отдельных людей и общество. Церковь существует ради миссии — если понимать это слово и в самом широком, и в многообразных конкретных смыслах. Бог хочет исправить этот мир, и он начал осуществлять свой удивительный замысел через Иисуса. И люди, принадлежащие Иисусу, призваны здесь и теперь, силою Духа, стать служителями этого проекта исправления мира. Слово «миссия» происходит от латинского слова «посылать»: «Как послал Меня Отец, и Я посылаю вас», — сказал Иисус ученикам после воскресения (Ин 20:21).
Теперь нам предстоит понять, как это воплощается на практике. Но сначала нужно напомнить об одной вещи. С самого начала, о чем говорил еще Иисус, было ясно, что люди, призванные стать служителями Божьей целительной любви ради исправления мира, должны и сами пережить это исправление своей жизни под действием той же самой целительной любви. Вестник должен передавать весть своей собственной жизнью. Вот почему, хотя Бог создал церковь именно ради миссии, миссионеры — то есть все христиане — сами, по определению, должны быть такими людьми, в жизни которых Он совершил это исправление. Теперь мы можем поговорить о том, что из этого следует для нас.
Что происходит с человеком, когда он просыпается утром?
Для одних людей это неприятный или даже шокирующий момент. Звенит будильник, они вскакивают в испуге, извлеченные из глубокого сна в холодный и жестокий мир наступающего дня.
Для других это — мирный и неспешный процесс. Они могут наполовину спать, наполовину бодрствовать и не понимать, где они находятся, а затем постепенно, без шока и обиды, с удовольствием осознать, что наступил новый день.
Многим из нас знаком и первый и второй вариант, а также многочисленные промежуточные состояния.
Пробуждение — самый подходящий образ для того, что происходит с человеком, когда Бог вмешивается в его жизнь.
Это классические истории пробуждения по звонку будильника. Когда Савла из Тарса на дороге в Дамаск внезапно ослепил свет, потрясенный и потерявший дар речи, он понял, что Бог, которому он поклонялся, явил себя в распятом и воскресшем Иисусе из Назарета. Джон Уэсли почувствовал необычную теплоту в сердце, и с этого момента его жизнь необратимо изменилась. Иные из таких историй всем известны, но есть и миллионы других подобных.
И существует немало историй, хотя они никогда не попадают в новости, которые больше похожи на состояние между сном и бодрствованием. Проходят месяцы, годы, иногда даже десятилетия, а человек еще не понимает, где он находится: он искатель, стоящий вне христианской веры, или уже внутри этой веры испытывает ее надежность.
