думал. Иностранцам в чужой стране нужно было время, чтобы привыкнуть и обустроиться. Заводить ребенка сразу не следовало… Некка говорила об этом с Глэдис.
Робко поглядывая друг на друга, мы тем не менее не чувствовали никакой стесненности и начали расстилать постель так, словно жили вместе уже давным-давно.
Мы легли в темноте, тесно прижавшись, и на какое-то мгновение тело Глэдис показалось мне чужим — ощущение его смешалось с памятью о теле другой женщины. Я обнял и поцеловал ее, стараясь отогнать воспоминания и думать только о ней.
Было уже далеко за полночь. Порывы холодного ветра приносили в открытое окно запах моря и просоленного морским ветром сена. Болота лежали кругом, к востоку простирались равнины Нижнего Доринга, а за ними вздымались высокие горы, которых Глэдис еще никогда не видела. На севере находилось наше поместье; оно представлялось мне сейчас отчетливо, во всех мелочах. Комната, где мы лежали, была нашей — моей и ее, — нашей и всех наших потомков.
Я еще крепче обнял Глэдис, руки мои гладили ее, блуждали по ее телу, познавая его форму, такую живую и близкую; я вдыхал ее сладостный запах; я дышал ею. Дом Дорнов, комната, кровать, мы с Глэдис, тесно прижавшиеся друг к другу, — все плыло сквозь ночную тьму. Вдвоем, мы были одни в целом мире. Мы пробудились от дурного, тревожного сна ожидания, пробудились во тьме, дабы познать совершенство друг друга.
Сердца наши изнывали от счастья, молчание сковало уста.
Движимые желанием, мы соединились. Любовь явила себя в мельчайших частностях и во всей полноте. Каждый отдавал себя другому не таясь. Мы словно стали совершенно иными, коснувшись глубин, изведав упоительную боль и блаженную свободу. Любовь уравняла нас…
Мы лежали неподвижно. Глэдис тихо всхлипывала, дрожа. Руки ее расслабленно обнимали меня, и я чувствовал их тяжесть. Трепет еще раз пробежал по ее телу, и она уснула. Я был темной рекой, струящейся в ночи. Образы поместья на реке Лей мелькали в темноте, яркие, влекущие. Я лежал прижавшись к Глэдис и легко поглаживая ее, пока она не проснулась… Завтра нас ждали дела: хлопоты с одеждой, вещами, лошадьми, но сейчас ничто не имело значения. Я тонул, погружаясь все глубже, ощущая покорную, теплую близость Глэдис, любя ее… Наконец сон поглотил нас и время прервало свое течение.
Комната полнилась свежим, прозрачным воздухом; солнце медленно поднималось над горизонтом. Мы проснулись одновременно, ничуть не удивясь, что лежим рядом, но что-то новое появилось в каждом. Еще полусонные, мы повернулись друг к другу и обнялись…
Потом я встал развести огонь — в комнате было прохладно. Глэдис надела свои красные туфли и красный с синим халат и подошла к окну. Волосы ее свободно рассыпались по плечам.
— Я вижу горы! — воскликнула она. — Какой чудесный день, Джон!
Наконец огонь побежал по поленьям, и, отойдя от очага, я подошел к Глэдис и нежно обнял ее. Она откинула голову мне на грудь. Насытившись, желание уже не тревожило меня, но делало особенно драгоценной близость той, что придавала мне силы и дарила покоем, примиряя раздор между духом и плотью. Гармония была столь же ощутимой и осязаемой, как само наслаждение.
В ясном свете утра горы казались совсем близкими. Они высились словно темно-синий крепостной вал, и розоватый отсвет лежал на изломах вершин. Ровная гладь болот уходила вдаль, начинаясь за лугом под окном, за ивы, к самым подножиям гор, тонущим в зеленой и голубой, как лаванда, дымке…
Глэдис повернулась и поцеловала меня.
— Я уже люблю все это! — воскликнула она… Потом, нахмурясь, приложила ладони к моему лицу. — Только бы мне удалось сделать тебя счастливым!
— Просто будь такой, какая ты есть, — сказал я. — Тогда счастье придет само.
— Ах, мне хочется большего, хочется быть лучше!
— Будь верна себе.
Глэдис изучающе поглядела на меня, потом спросила:
— О чем ты думаешь?
— Собирался подумать о сегодняшнем дне, но особой спешки нет.
— Ты хочешь сказать — поедем ли мы сегодня в поместье?
— Да… но, я смотрю, у тебя совсем замерзли руки. Ляг полежи, пока комната не нагреется.
Глэдис послушно легла.
— А который час? — спросила она. — Я забыла завести часы.
— Не знаю.
— Дай мне твои, я поставлю по ним.
— Мои в поместье. Я их не ношу.
— Но у тебя столько дел. Как же ты узнаешь?..
— Просто чувствую… Скажем, я знаю, что у нас еще уйма времени до завтрака.
— А когда завтрак?
— Вряд ли я смогу назвать точный час.
Глэдис покачала головой:
— Многому же мне предстоит научиться, мой островитянин! Ах, Джон, я так люблю тебя…
Я подошел к ней, нагнулся и поцеловал. Но вскоре глаза ее опять приняли озабоченное выражение.
— Что же мне надеть? — спросила она. — Я так боюсь выбрать не то платье. Все они так не похожи на то, что носят здесь. Что подумают про меня люди, которых мы встретим по дороге?
— Никто не обратит внимания и не будет указывать на тебя пальцем. Я знаю — мне самому приходилось носить европейский костюм.
Глэдис задумалась:
— А в усадьбе найдется для меня островитянское платье? Я немного умею шить и могла бы придумать что-нибудь сама, но мне нужна помощь.
— Посоветуйся с Неккой.
— Тебе ведь хочется поехать сегодня, правда?
Я ответил не сразу: Глэдис уже несколько раз задавала этот вопрос и, возможно, надеялась, что я отвечу «нет». Однако я уже знал, что, если отвечу так, как хочет она, вопрос рикошетом вернется ко мне.
— Да, — сказал я и, крепко обняв ее, поцеловал и заглянул в глаза. — Я хочу поехать сегодня. Я хочу оказаться наконец в нашем собственном доме, хочу, чтобы ты увидела его, хочу любить тебя там и чтобы наша жизнь вместе началась.
— Тогда поедем, — ответила она, опуская ресницы. — С платьем — обойдется… По-твоему, наша совместная жизнь еще не началась?
— Не совсем.
— А мне кажется, да. Я вся — твоя, хотя… — Она запнулась.
— Что «хотя», Глэдис? — сказал я, желая помочь ей.
— Я все думаю: взаправду ли мы муж и жена? Ты сказал — да. А лорд Дорн этого не говорил.
— Тебе чего-то не хватает?
— Немного, хотя Дорн сказал, что здесь так принято.
— Верно. Надо только, чтобы люди объявили о своей любви и о том, что хотят жить вместе. Мы сделали это.
— Да, — сказала Глэдис. — Впрочем, не важно. Я счастлива. Теперь ты — мой… Но тебе, похоже, не хватает усадьбы.
Она поймала мой взгляд.
— Ее не хватает нам обоим. И тебе — первой, — ответил я.
— Кажется, теперь я поняла.
— Никогда не думай, что ты для меня на втором месте! — воскликнул я. — Просто для меня все это — одно целое.
— Не будь таким уж островитянином, — мягко попросила Глэдис, — или я перестану понимать, где нахожусь. Я люблю тебя. Я приехала к тебе и отдала тебе все, что у меня только есть. — Дрожа, она
