У Айзенвальда хватило хладнокровия прибить огонь одеялом и затоптать разбегающиеся огненные змейки. Хрустнув осколками лампового стекла, он склонился к Северине. Та сидела с закрытыми глазами; путы лопнули, будто гнилые. Айзенвальд, баюкая, прижимал женщину к себе, пока каменное напряжение не ушло из тела и Северина не заснула, дыша глубоко и ровно.
– Пан Занецкий, перевяжите.
– Черт… Матка Боска… Я же мог ее убить…
Руки Тумаша тряслись, он несколько раз промахивался с бинтом. Локтем подхватывал воду, каплющую с волос – лакей слегка промахнулся, заливая пламя.
– Выпейте, – Генрих протянул ему графин с остатками водки. – Ян, окно закрой, а ковер сверни и выкинь.
Студент опрокинул графинчик в себя и икнул:
– Инструменты!
Сталкиваясь лбами, кашляя от копоти, они с лакеем стали собирать с мокрого прожженного ковра Тумашево имущество.
– Пан Занецкий, то ваше? – синеглазый Ян держал в одной руке днище злосчастной лампы, а в другой истлевший по краю зелено-бурый бумажный ком.
– Гадость какая, – студент снова икнул, – выкинь! Нет, дай сюда. Что здесь написано?
Он повертел ком и так, и сяк, пытаясь хоть что-то разобрать из ветхих, тронутых ржой и плесенью страниц.
– Хрен поймешь! Списки какие-то старые…
– Дайте сюда, – руки Генриха тряслись. – И идемте в кабинет, вам нужно переодеться. Ян, доубирайте здесь, пожалуйста. Если что – зовите меня.
Айзенвальд, точно стеклянную, притворил за собой белую с золотом дверь кабинета. Вытащил из комода для Тумаша сухую рубашку. Бумаги положил на стол. Сам же присел на край подоконника, локтем распахнул раму, глубоко вдохнув запах мокрой зелени. Дождь, заставляя жмуриться, брызгал ему в лицо.
– Хотите выпить?
– Ага.
– Если не трудно, вон там, в секретере, бутыль. И стаканы.
Они, не чокаясь, выпили. Раскрасневшийся Тумаш рухнул в глубокое кресло у стола.
– Как подумаю… пане Боже… Что это было?!
– Лискна. Маенток, где убили Северину Маржецкую.
– А тот, что уговаривал ее все сказать, ну, тот, что печку подпирал?
– Разве вы его не узнали? Мы же вместе видели в ратуше, ваш любимый Рощиц, 'знаменитые генералы Лейтавы'. Поясные портреты в медальонах. Игнат Лисовский, член комитета 'Стражи' и национальный герой.
– Не вяжется, – с пьяной убежденностью изрек Тумаш, – не так все это было.
– А как? – сидя на подоконнике, Айзенвальд глотал драгоценную 'Трис дивинирис' – подарок Коти Борщевского, – как воду; только стакан дрожал в отставленной руке. – И что должно вязаться, если бросая обвинения в предательстве мертвой панне Маржецкой, никто никогда не пытался обратиться к логике? Даже вы, математик, вы – один из немногих, кто как-то посмел ее защищать.
– Ну-у, давайте обратимся, – Тумаш посмотрел на свой стакан. – Ох, голова кружится…
Айзенвальд вынул из ящика стола пузатую сахарницу мейшенского фарфора, поставил перед Тумашем. Студент кинул в рот горсть сахара, захрустел, блаженно закатывая глаза, перекрывая рычащий за окнами гром.
– Так как это, по-вашему, было?
Занецкий выпрямился со страдальческим выражением на лице:
– Ну-у… панну Маржецкую комитет отправил с депешами – то ли списками повстанцев, то ли с тактическими наметками и планами. Но она эти депеши передала Айзенвальду – за что пан Лисовский ее и застрелил.
– Где?
– Что 'где'? А, в Лискне, своем имении. Она к нему заехала по дороге.
– По дороге куда?
– Не знаю, – Тумаш потряс сахарницу, точно надеялся вытрясти ответ. – Куда комитет с депешами отправил.
Точно вознаграждая себя за муки, юноша бросил в рот очередную горсть сахара.
– Очень интересно, – Айзенвальд стукнул костяшками пальцев по подоконнику. – Только вот возникают два вопроса. Первый. Откуда Лисовский узнал, что она документы мне вручила? Подглядывал в окно? Вопрос второй. Если они уже переданы – какой смысл панне Маржецкой уезжать из Вильни и, тем более, заворачивать в Лискну?
Он с силой потер ладонями переносицу.
– Нет уж, в подобном случае Лисовскому пришлось бы стрелять в Северину в
Тумаш моргнул.
– Кроме того, я тогда этих бумаг так и не получил.
– Почему?
– Потому что их не нашли.
– А вы кто?
– Бывший военный генерал-губернатор Вильни и Виленского края.
– Надо же! А выглядите, как приличный человек.
Тумаш потянулся в кресле, улыбнувшись, точно оценил удачную шутку. Почесал правую бровь.
– Я еще соглашусь, если племянник. Или сын. Для
Задумчиво облизнулся и признал:
– Вот будь вы дервишем или графом Калиоштро…
– Все прозаичнее. Мне подарили молодость. Понять бы… зачем?
– Подарили… молодость?… – опешил Тумаш. – Вы издеваетесь?
– И не думал.
Айзенвальд подставил ладонь под дождь и умыл им лицо.
– Продолжим?
Студент азарно хлопнул себя по коленям:
– Могу на выбор предложить два объяснения. Во-первых, комитет поручил пану Лисовскому передать панне Маржецкой эти бумаги, а во-вторых, она заехала, чтобы его подставить. Второе, кстати, не исключает первого.
– Вынужден вас разочаровать. Депеши были переданы здесь, в Вильне, в Свентоянском соборе. А вот Игнат Лисовский в комитет не входил. Ушел из армии и удалился в свое поместье сразу по окончании войны. Впрочем, в 'Страже' его уважали и охотно делились сведениями. Р-романтичные придурки!
– П-почему? – Тумаш уронил сахарницу и теперь с жалостью глядел на осколки.
– Потому что он был 'кротом'. Личным осведомителем. Ценная зверюга: все, что нарывал, докладывал мне. Только с Севериной выслужиться поспешил.
Несмотря на грозу, вдруг сделалось очень тихо. Лишь капли за окном звонко долбили в жестяной слив.
– Лисовский в Северину не стрелял. Что вы! Он никогда не убивал за предательство панну Маржецкую. В нее стрелял… каратель… когда она попыталась бежать. Впрочем, вы сами все это видели. Депеш при ней не оказалось, и Лисовский не знал, где они. Дом напрасно перерыли от подвалов до чердака.
– Но где-то же они должны быть!
– У вас под правым локтем.
Занецкий дернулся:
– В-вы… меня заикой сделаете.
