имущество брата, и вы по праву должны были им владеть.
— Мне удалось добиться активизации расследования после того, как я заявил о том, что вместе с ещё одним лицом — вами, то есть — стал свидетелем признания Блокулы в том, что он готовил яд для Александры. Весьма сильно нашу прокурорскую власть простимулировало то обстоятельство, что мною был подан иск о препятствовании мне вступлению в право наследования. Когда же по линии Департамента полиции пришло известие об аресте огромного счёта Александры в «Учётно — ссудном банке», то прокурор окружного суда впал прямо — таки в обвинительный экстаз.
— До чего же порой люди способны меняться! — заметил Шумилов. — И главное, своё мнение они меняют без тени смущения.
— Именно так! Тот самый прокурор, что прямо — таки на дыбы вставал, защищая Александру, мгновенно сориентировался в обстановке и повёл совершенно иную линию. Уже в сентябре восемьдесят девятого суд рассмотрел мой иск, связанный с наследованием, и постановил отдать мне ростовский дом. Далее, суд решил полностью отдать мне весь миллионный счёт Александры в «Учётно — ссудном банке»…
— Мне казалось, что суд должен был разделить его на доли. Всё же в этом миллионе с четвертью была и «вдовья четверть» Александры, — заметил Шумилов.
— Так, да не так. На суде дядя Александры — Степан Митрофанович — представил документы, из которых следовало, что на самом деле за пакет акций она получила не только этот самый миллион с четвертью, но и своеобразную ренту — пятьсот тысяч рублей с рассрочкой выплаты в пять лет…
— То есть по сто тысяч в год… хм… строго говоря, это не рента, а выплата с рассрочкой, но сие дела не меняет, — заметил Шумилов. — Должностной оклад министра в России всего восемнадцать тысяч в год!
— Вот именно. Суд постановил полностью отдать мне счёт в банке и ещё отрезал мне приличный ломоть от этих самых пятисот тысяч.
— Да вы богатый человек, Антонин Фёдорович, — заметил Шумилов. — Дом у вас уже есть, теперь жениться и детишек воспитывать. Что же случилось с Александрой далее?
— В Ростов приехал чиновник особых поручений при Директоре департамента полиции по фамилии Блок. Ознакомился с делом, видимо, руководство министерства внутренних дел чрезвычайно им заинтересовалось. Александру с Аристархом Резнельдом в момент арестовали. Да, да запрятали в ростовский тюремный замок! Это был фурор… Об этом говорили все.
— Да уж, могу представить. — Шумилов вспомнил посещение театра, во время которого Александре Егоровне купцы подносили шампанское. — Этакую звезду первой величины загасить!
— В феврале этого года состоялся первый суд. Дубровины выкатили очень мощную защиту. Угадайте, кого они выставили?
— Ну не томите, просто скажите как есть.
— Московского присяжного поверенного Плевако.
— Н — да, фамилия известная. Думаю, ростовская прокуратура немногое сумела ему противопоставить.
— Да уж, Плевако оказался хорош, — согласился Антонин. — Он защищал моего врага, но честное слово, я им любовался. Он запутал всех. Причём, он даже не оспаривал факта отравления. Он просто напирал на то, что обвинение не разделило персональную ответственность обвиняемых.
— Кстати, если помните, Антонин, я вам говорил о таком казусе. Это серьёзная юридическая проблема, её нельзя недооценивать.
— Вот именно. Только это надо было не мне говорить, а этим умникам из прокуратуры окружного суда. Плевако рассудил так: сознания обвиняемых в совершении преступления нет, само обвинение не смогло доказать, кто именно из них убийца, а кто пособник. Ведь ясно, что не оба они вливали яд одновременно. А раз нет убийцы, то нет и пособника. Присяжные посидели, подумали и — оправдали обоих обвиняемых за недоказанностью вины!
— Не надо возмущаться, Антонин, я бы на их месте тоже оправдал, — заметил со вздохом Алексей Иванович. — Ведь ясно же, что убийца только один из двух обвиняемых. Но как юридически корректно доказать кто же именно?
— Я предлагал пригласить в суд меня или вас, дабы мы смогли сообщить о том, что узнали от Блокулы, — продолжил свой рассказ Антонин Максименко. — Но обвинение решило этого не делать. Причин тому было много: во — первых, появление упоминаний о трупном яде заставило бы задуматься о происхождении мышьяка, а сие было расценено как ненужное запутывание дела, во — вторых, смерть Хёвинена не позволяла проверить наши заявления по существу, в — третьих…
— В — третьих, вы были заинтересованным лицом, а в — четвёртых, мы не имели права заниматься самостоятельным розысками. — Шумилов махнул рукой. — Это всё правильно, Хёвинена с его мокрицами не стоило сюда приплетать. Как советовал Оккам: не надо плодить сущностей сверх необходимого. Что же было дальше?
— Прокурор отказался освободить Александру и Аристарха. Даже после оправдания они остались в тюрьме. Обвинение заявило кассацию, Сенат её рассмотрел, постановил забрать дело из таганрогского судебного округа и отдать его в харьковский для нового рассмотрения. Дубровины наняли другого присяжного поверенного — Николая Холева.
— Весьма, кстати, известный зубр, — заметил Шумилов. — Хотя считается слабее Плевако, но, тем не менее, тоже очень сильный адвокат.
— Холев выбрал совершенно иную тактику защиты. Он принялся опровергать результаты судебно — химических исследований. Во — первых, он поставил на вид обвинению то обстоятельство, что оба исследования проводил Роллер, то есть одно и то же лицо. Получалось, что Роллер должен был проверить самого себя, а это неправильно. Проверочное исследование должно было быть поручено другому специалисту. Во — вторых, Холев придрался к оформлению актов химических исследований. Они должны были с наивозможнейшей точностью фиксировать всё, что делал исследователь и что он наблюдал в результате своих манипуляций. В частности, акты должны были зафиксировать следы ртути, ведь сулема — это водный раствор ртути. А сулемы в теле должно было быть достаточно много, не менее четверти штофа. Однако, в актах Роллера нет ни слова об обнаружении следов ртути. Скорее всего, провизор просто не включил в документ упоминание об этом, однако, данное обстоятельство позволило Холеву поставить вопрос следующим образом: либо Роллер был недобросовестным исследователем, подгонявшим результат под определённый ответ, либо ртути не было вовсе. И тут опять всплыла очень удобная версия о том, будто аптекарь перепутал мышьяк и сулему и выдал в пять утра одно вместо другого. Защита была к этому фокусу готова и даже располагала показаниями аптекаря, признававшего возможность такой ошибки. А вот обвинение — нет. Надо было видеть, как растерялся обвинитель… Тьфу, противно!
Антонин поднялся с кресла, прошёл по комнате, успокаиваясь. Шумилов, воспользовавшись паузой, налил ещё по рюмке коньяку.
— Давайте — ка, Антонин Фёдорович, выпьем за вашего брата, — предложил Шумилов. — Мне не довелось быть с ним знакомым, но я знаком с вами и верю, что он был таким же достойным человеком.
— Это был замечательный человек… умница, светлая голова. Ни за что погиб, эх — ма…
Они выпили, не чокаясь.
— Александру отпустили. Не с нашими талантами, стало быть, найти законную управу на эту гадину, — проговорил Антонин. — Но я ей не прощу… Вы бы простили?
— Не знаю, это очень сложный вопрос. Наверное, нет.
— Вот и я не прощу. Отомщу обязательно. — Антонин внимательно посмотрел в глаза Шумилову.
Тот всё понял и предостерегающе поднял вверх руку:
— Антонин Фёдорович, месть — очень личное дело. А у меня не бюро по найму убийц.
— А я вас ни о чём и не прошу. — Антонин опустил руку в карман пиджака и извлёк запечатанный конверт. — Алексей Иванович, я хочу сказать вам большое спасибо за всё, что вы для меня сделали. Я знаю, что вы делали это не за деньги, и мы никогда не обсуждали вопрос оплаты. Но тем дороже для меня такое бескорыстие. Знайте, что мой дом — это ваш дом, приезжайте в Ростов в любое время, знайте, что вас там ждут и всегда рады. А вот этот конверт откройте после моего ухода.
В конверте оказалась визитка Антонина Максименко и маленький ключик от банковской ячейки в
