— Вот и я смотрю, сладкая моя, что поздно уже на «Апрашку» двигать, — вздохнул Владислав, сожалея о глухом, под горло, платье кондитерши, не позволявшем удовлетворить вполне понятное мужское любопытство; впрочем, данное обстоятельство лишь подстёгивало воображение. — А где живёт Влас, не знаешь часом, красавица?
— Нету у меня обыкновения к мужчинам ходить, не таковская я, — ответила женщина, и Гаевский почему-то нисколько ей не поверил. — Но где Влас обретается, знаю: в доме Мухортина в Столярном. Его там каженная собака знает, Влас-то ведь мужик шебутной, сами, поди, знаете…
— Это точно, — согласился Гаевский. — Влас — он такой. У Мухортина, значит, говоришь?… А как тебя-то звать, милая?
— Матрёна я.
— А налей-ка, Матрёна, мне чашечку горячего шоколаду, — попросил Гаевский. — И дай что-нибудь вкусное голодному мужчине. Есть у тебя что-нибудь эдакое для меня?
— Для голодных мужчин, особенно когда они такие обходительные, как вы, барин, у нас завсегда что-нибудь найдётся. Хотите горячую свежую булочку с маком? Наш Пётр мака не жалеет, кладёт в палец толщиною, вкуснота-а… Иль, может, чего другого хотите?
Она качнула головою в чепце в сторону застеклённой витрины, заполненной разного рода кондитерскими вкусностями, но Гаевский даже глазами не повёл в ту сторону.
— И булочку вкусную хочу и 'чего другого' для голодных мужчин тоже хочу, — с улыбкой ответил он, развлекаясь двусмысленностью беседы.
— Это чего же, например? — кондитерша сделала наивно-изумлённые глаза; она, похоже, тоже развлекалась пикантным разговором. — Что могут желать голодные мужчины?
— А вот, скажем… — Гаевский на секунду задумался. — Скажем, погулять вместе?
— Можно и погулять, — согласилась Матрёна. — Говорят, цирк-шапито хороший на гастроль приехал. У Нарвских ворот стоит. Представления каженный день даёт.
— Прекрасно, можно цирк-шапито посмотреть, — моментально согласился Гаевский. — Скажи мне, Матрёна, как ты работаешь, и мы с тобою выберем время для похода в цирк.
Менее чем за минуту сыщик назначил кондитерше свидание и, расположившись за столиком в углу, с аппетитом съел роскошную, почти на фунт весом, булочку с маком и выпил какао. Матрёна, обслуживая покупателей, заговорщицки поглядывала в сторону Гаевского, а тот ей всякий раз подмигивал, чем, видимо, чрезвычайно забавлял женщину. Из кондитерской сыщик вышел чрезвычайно довольный результатами своего визита. 'Агафон будет ржать как кирасирский жеребец, когда узнает, что у меня назначено любовное свидание в цирке-шапито', — подумал Гаевский и от души расхохотался.
Столярный переулок, расположенный на противоположной стороне Екатерингофского канала, был известным в округе 'питейным местом'. Был он коротеньким, всего в несколько домов по каждой стороне, но в каждом из них помещалось по одному, а то и по два питейных заведения: рюмочные, чайные, портерные, винные погребки, а то и просто распивочные под безыскусным названием 'Водка'.
По пути Гаевский завернул в полицейский участок, располагавшийся в угловом доме при входе в Столярный. Там, представившись, он взял в поддержку себе квартального надзирателя и его помощника. В таком усиленном составе группа направилась в дом Мухортина — закопченый клоповник в самом конце Столярного.
Квартиру Власа Дмитриева полицейские нашли быстро, собственно, они её и не искали — домовой дворник показал дорогу и сопроводил до порога. Влас снимал комнату в довольно большой и грязной квартире первого этажа. Он оказался дома и встретил незваных гостей без удивления и очень спокойной, видать, выдержанный был человек. Это был кряжистый мужчина лет тридцати, из тех, о ком в России говорят 'ладно скроен, крепко сшит'. Бледное лицо с синими кругами под глазами выдавало в нём давнего жителя Петербурга. Судя по всему, он собирался в баню: на столе лежал развязанный узелок с бельем, а в руках он держал бритву и зеркальце в дешёвой плетёной ивовой рамке. На вошедших полицейских взглянул мрачно, исподлобья.
— Ты Влас Дмитриев будешь? — осведомился у него Гаевский.
— Ну, я. А что надоть?
— Бритву положи-ка на стол, а сам стань вон туда. — Владислав указал ему на противоположный угол комнаты.
Влас подчинился приказу, ничем не выразив недовольства или недоумения.
— Скажи-ка, братец, ты знаком с горничной Надеждой Толпыгиной? — поинтересовался Гаевский.
— Ну, знаком.
— Тогда собирайся. Поедешь с нами.
— Куда это?! — вскинулся Дмитриев.
— Куда я скажу.
— По-человечески сказать можете?
Вопрос прозвучал резонно. В конце концов, любой человек имеет право знать, куда его собирается доставить полиция.
— В Сыскную поедем, — ответил Гаевский. — На Гороховую, значит.
— Да что случилось?! За что меня? — удивился он.
— Много текста, Влас, — остановил его Гаевский. — Там всё узнаешь. Лучше скажи, кем она тебе доводится?
— Толпыгина, что ль? Н-ну… — протянул, смущаясь, Влас. — Полюбовница она моя.
— Что ж, хорошо, — удовлетворённо сказал Гаевский. Подойдя к столу, он принялся перебирать сложенные там вещи: чистые портянки, простыня, пара чистого исподнего белья, кусок мыла. Ничего особенного, человек собрался в баню.
— Что 'хорошо'? — не понял Влас.
— Хорошо, что врать не стал, — пояснил сыскной агент. — А где грязное белье держишь?
Дмитриев ничего не ответил, но это и не требовалось — Гаевский сам увидел плетёный из лозы короб в углу. Подойдя к нему, он откинул крышку и стал ворошить содержимое.
— Зачем это? Что вы делаете? Это что, обыск в моём жилище? На каком основании? — занервничал Влас. — У вас смотровой ордер или как это там именуется? За подписью прокурора.
— Во время расследования дела по горячим следам следственные действия полиция может проводить без постановления прокурора, — спокойно пояснил Гаевский. — На это отводится двадцать четыре часа с момента открытия факта преступления. Так что закона я не нарушаю, не кипятись. Никто тебя ни в чём запутывать не собирается, не беспокойся, кому ты нужен? Нам просто надо разобраться…
— О каком преступлении вы говорите?
— Поедешь с нами и узнаешь, — закончив осмотр вещей в коробе, Гаевский повернулся к Дмитриеву. — Но это явно не всё бельё. Где ещё?
— Вон ещё в мешке под лавкой. Приготовил прачке снести, — буркнул Влас.
В полной тишине Гаевский осмотрел вещи из указанного мешка. Затем методично осмотрел сундук с вещами Дмитриева и переворошил его кровать на самодельном лежаке, сколоченном из нетёсаных досок. Сыскной агент не обнаружил никакой одежды или обуви с подозрительными пятнами, ничего такого, что хотя бы каким-то образом могло связать Дмитриева с убийством Толпыгиной. Влас Дмитриев, насупившись, всё это время просидел на табурете в углу. Он понял, что спорить и доказывать что-то сейчас бесполезно, поэтому молчал и раздражённо сопел.
— Ладно, с этим всё понятно, — подвёл итог своим розыскам Гаевский. — Покажи-ка руки!
Повинуясь приказу, Влас вытянул перед собой обе руки, а Владислав, перевернув их ладонями вверх, внимательно оглядел кожу. Никаких подозрительных повреждений — царапин или порезов — на руках не было. Сыскной агент составил уже вполне определённое мнение о возможной виновности этого человека; теперь подобное мнение должен был составить начальник Сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин.
3
