Ханнодзё сидели на лавочке перед его заведением и беседовали. Мимо проходила женщина из “Зеленой крыши”. Стоило ей взглянуть на мужчин, как ей якобы почудилось, что по крыше цирюльни прокатился огненный шар. Услышав об этом, Ханнодзё будто бы с самым что ни на есть серьезным видом произнес: “Этот шар выскочил у меня изо рта”. Должно быть, к тому времени у него уже созрел план самоубийства. Но женщина только усмехнулась в ответ и пошла дальше своей дорогой. Цирюльник тоже... впрочем, нет, здесь будет уместнее сказать: цирюльник же хоть и улыбнулся, но про себя подумал: “К чему бы это?”
А через несколько дней Ханнодзё покончил с собой. Но как? — не повесился и не перерезал себе горло. На реке, там, где помельче, бьет горячий ключ под названием “Алмазный пест”. Там за дощатой оградой устроена общая купальня. Просидев в кипятке целый вечер, Ханнодзё скончался от остановки сердца.
По словам цирюльника, в тот вечер, часов около двенадцати, в купальню отправилась владелица соседней табачной лавки. Она нарочно дождалась темноты, поскольку у нее начались женские дела. Увидев сидящего в воде Ханнодзё, женщина не на шутку перепугалась, хотя и была неробкого десятка: в обычные дни она среди бела дня входила в реку в одной набедренной повязке. Она окликнула Ханнодзё, но тот не отозвался; в облаке пара над водой торчала его красная физиономия с глазами неподвижно уставленными в одну точку. Зрелище это было до того зловещим, что женщине стало не до купания и она предпочла поскорее выбраться из источника.
Посреди купальни возвышается каменный столб, от которого и пошло название ключа — “Алмазный пест”. Возле этого столба Ханнодзё аккуратно сложил одежду, а предсмертное письмо прикрепил к ремешку гэта. Не будь этого письма, никому и в голову бы не пришло, что Ханнодзё совершил самоубийство, когда наутро обнаружили в горячей воде его обнаженный труп. Хозяин гостиницы считает, что Ханнодзё выбрал именно такую смерть, потому что считал: раз уж он завещал свое тело больнице, неприлично, чтобы на нем были следы увечий. Однако среди жителей городка бытуют на этот счет и другие мнения. Ехидный цирюльник, в частности, выдвинул такую версию: “При чем тут соображения приличий? Просто бедняга опасался, что за тело с увечьями не дадут двухсот иен”.
На этом, пожалуй, можно было бы и закончить рассказ о Ханнодзё. Но вчера во время прогулки по городу у нас с хозяином гостиницы и г-ном На... снова зашел о нем разговор, поэтому мне хочется кое-что добавить к сказанному. По понятным причинам г-н На... питает к этой теме еще больший интерес, нежели я. Забыв про свой фотоаппарат, он принялся расспрашивать хозяина гостиницы:
— А что случилось с Омацу?
— С Омацу? Она родила от Ханнодзё ребенка, после чего...
— Откуда вы знаете, что отцом ребенка был именно Ханнодзё?
— А кто же еще? Малыш был вылитой его копией.
— И что же Омацу?
— Она вышла замуж за одного виноторговца.
На заинтересованном лице г-на На... изобразилось разочарование.
— А что стало с ребенком?
— Его усыновил муж Омацу. Правда, вскоре мальчуган заболел тифом и...
— Умер?
— Нет, его спасли. Но зато заболела Омацу. Вот уже десять лет, как она умерла.
— От тифа?
— Нет, не от тифа. Врач назвал это каким-то мудреным словечком, но суть в том, что она переутомилась, ухаживая за больным ребенком.
В это время мы подошли к почте — небольшому строеньицу в японском стиле, перед которым рос молодой дуб. В запыленном окне, наполовину скрытом от взора ветвями дуба, мы увидели крепкого молодого человека в форменной хлопчатобумажной одежде.
— Это и есть сынок Ханнодзё.
Мы с г-ном На... невольно замедлили шаг, стараясь по лучше рассмотреть юношу. При виде того, как он, подперев щеку ладонью, что-то сосредоточенно писал, нас охватило умиление. Но жизнь подчас опровергает наши восторги. Ушедший вперед хозяин гостиницы усмехнулся и, глядя на нас сквозь стекла своих очков, заметил:
— Парнишка совсем от рук отбился. Только и знает, что бегать в “Зеленую крышу”.
Мы молча побрели в сторону моста...
ПОСЛЕ СМЕРТИ
... Ложась в постель, я непременно должен что-нибудь почитать на ночь. В противном случае мне трудно заснуть. Впрочем, случается, что и чтение не помогает. Поэтому у моего изголовья рядом с ночником всегда стоит склянка с таблетками адалина.
В тот вечер я, по обыкновению, прихватил с собой несколько книг, забрался в постель под сетку от москитов и включил ночник
— Который час? — сонно спросила жена с соседней постели. На ее руке покоилась головка нашего спящего малыша.
— Три.
— Три часа ночи? Я думала, еще только час.
В ответ я пробормотал что-то невразумительное, давая понять, что не расположен пускаться в разговоры.
— “Все, не мешай, спи”, — передразнила меня жена и тихонько хихикнула. Спустя несколько минут она уже безмятежно спала, уткнувшись носом в головку ребенка.
Повернувшись лицом к ним, я принялся читать книгу под названием “Поучительные истории о карме, прогоняющие сон”. Это сочинение в восьми частях, состоящее из рассказов японского, китайского и индийского происхождения, собранных в годы Кёхо каким-то монахом. По-настоящему оригинальных и уж тем более увлекательных историй среди них почти не встречалось. Пока я читал раздел, посвященный пяти принципам конфуцианской морали, определяющим отношения между государем и подданным, отцом и сыном, мужем и женой и т. д., меня стала одолевать дремота. Я потушил ночник и тут же провалился в сон.
И приснилось мне, будто в невыносимо душный день я иду по улице вместе с S. Посыпанная гравием улица не более полутора кэнов в ширину. И вдобавок на всех домах натянуты одинаковые навесы от солнца цвета хаки.
— Признаться, я не думал, что ты так рано умрешь, — сказал мне S., обмахиваясь веером. По тону его чувствовалось, что он жалеет меня, но не хочет этого показать. — Мне казалось, ты будешь жить долго.
— Правда?
— Конечно. Мы все так думали. Постой-ка, ты ведь на пять лет моложе меня. Та-ак... — S. принялся загибать пальцы. — Выходит, тебе было всего тридцать четыре года? Умереть в таком возрасте... — добавил S. и неожиданно умолк.
Не могу сказать, чтобы я особенно горевал о своей кончине, но отчего-то мне стало неловко перед S.
— Видно, и работа твоя осталась незавершенной, — с сочувствием продолжал S.
— Да, я как раз начал писать большую повесть.
— А как твоя супруга?
— Здорова. И ребенок последнее время не хворает.
— Ну, это самое главное. Не знаю, когда суждено умереть мне, но...
Я быстро взглянул на S. Чувствовалось, он рад тому, что умер я, а не он. Судя по всему, S. понял, что я прочел его мысли, и, скроив неприятную мину, замолчал.
Какое-то время мы шли молча. Заслоняясь веером от солнца, S. остановился перед большой продуктовой лавкой.
