управитель поручал ей сшить что-нибудь, в чем она была искусна. Управитель жалел ее и держал при себе.
Когда Сата уже вернулся в столицу, его слуга сказал ему: “В доме управителя уезда скрывается хорошенькая женщина из столицы. И волосы у нее очень длинные! Но управитель не показывает ее, даже вам ничего про нее не сказал”. — “Нехорошо! А ты, дурак, почему ты мне про нее не сказал, когда мы там были? Вот обидно-то!” — “Так ведь она была прямо за перегородкой — там где почивать изволили. Мог ли я подумать, что вы не знаете про нее?” — “Я полагал на этот раз немного повременить с новой поездкой, но теперь отпрошусь, быстренько поеду туда и добьюсь ее расположения”. Прошло два или три дня, и Сата сказал Тамэиэ: “Я выполнял возложенные на меня поручения, но не успел все доделать. А посему прошу разрешения снова отправиться в уезд.” — “Напрасно ты вернулся, не доделав положенного. Делать нечего, езжай”. Сата обрадовался и отправился в дорогу.
По прибытии Сата не стал тратить лишних слов. Подобно тому, как если бы он имел дело со своим слугой, он перебросил через перегородку сильно поношенную накидку и громко закричал: “Залатай-ка прорехи!” Вряд ли так поступают даже с близкой тебе женщиной, а уж что говорить о незнакомой даме? Не прошло и мгновения, как накидка полетела назад. “Да, слышал я, что ты шьешь хорошо, но не ожидал, что так споро!” — грубым голосом похвалил ее Сата. Взял накидку, глядит — прорехи на месте, а в одну дырку засунута записка. Удивился Сата. Разворачивает бумагу, смотрит:
Прочитал Сата написанное. Ему бы восхититься, а он разгневался. “Ты что, слепая? Я тебе одежду рваную дал, а ты даже не видишь, где прохудилось! И как ты посмела назвать меня просто Сата — даже сам управитель никогда не звал меня так! Почему же ты позволяешь себе такое? Я тебя проучу!” И Сата почем зря честил ее, не обойдя вниманием даже сокровенных частей женского тела. Дама потеряла присутствие духа и зарыдала. В гневе Сата хулил даже управителя уезда. “Я вот доложу Тамэиэ, он тебе задаст!” Управитель уезда сказал: “Вот, пожалел нехорошего человека, поселил у себя, а за мою доброту меня же и накажут”. Женщина была тоже страшно напугана.
Сердясь и бранясь, вернулся Сата обратно, и говорит при всех самураях: “Какое оскорбление! Одна безмозглая тварь назвала меня просто Сата! И это при том, что сам управитель провинции зовет меня господином Сата!
По какому праву она оскорбляет меня!” Он свирепел все больше, однако его слушатели ничего не понимали. “Да расскажите толком, что случилось?” — просили они. “Так вот, слушайте. А вы подайте донесение господину Тамэиэ. Она же нас всех не уважает! ”Рассказал Сата все, как было. Кто-то посмеялся, многие нашли поведение Сата предосудительным. Но к женщине все отнеслись с сочувствием и хвалили за утонченность. Прознал про случившееся и Тамэиэ, призвал Сата, стал расспрашивать. Обрадовался Сата: дошло дело и до моей жалобы! Рассказал он все в подробностях, Тамэиэ выслушал его со вниманием. А потом распорядился: гоните в шею этого Сата. Женщину же пожалел и одарил ее. Люди говорили, что Сата сам себя погубил.
ПРО КАШУ НА ВОДЕ ДЛЯ СРЕДНЕГО ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕТНИКА САНДЗЁ
Давным-давно это было... Жил-был средний государственный советник Сандзё79. Он был сыном правого министра, жившего на Третьем проспекте — Сандзё80. Он был человеком учености выдающейся — сведущ как в премудрости китайской, так и в делах этого мира. Умен, отважен, напорист. Отменно играл на флейте. Росту был высокого и очень толстый.
Такой толстый — толще не бывает. Позвал он лекаря Сигэхидэ. “Отчего я такой толстый? Мне даже вставать и садиться очень даже мучительно”. Сигэхидэ ответствовал так: “Надо готовить рис на воде. Зимой попивать горячей водой, а летом — холодной”.
Стали готовить для Сандзё рис каждый день, а он все толстеет, да и только. Зовут снова Сигэхидэ, Сандзё ему и говорит: “Я все делаю по твоему слову. И — никакого толку. Вот посмотри, как я кушаю рис”. Кликнул слугу: “Сготовьте-ка мне рис на воде, по нашему обыкновению”. Проходит несколько времени. И видит Сигэхидэ: входит слуга со столиком, ставит его перед советником. А на столике — только подставка с палочками. Следом приносят поднос. Вот приносят блюдо с десятью увесистыми кусками сушеной дыни. На другом блюде — три десятка маринованных форелей, толстенькие такие, голова на голову наезжает, хвост — на хвост. Вместе с ними принесли большую металлическую миску. И все это поставили на стол. Потом вносит слуга огромную серебряную бадью с поставленным в нее серебряным черпаком. Советник подал миску, и слуга наложил в нее гору риса, слегка полив ее водой. Подвинув столик поближе, советник взялся за миску. В здоровенных лапищах эта посудина выглядела весьма хрупкой.
Для начала Сандзё проглотил пять или шесть кусков дыни — каждый в три куса одолел. Потом взялся за форель. Несколько штук умял — каждую в два куса одолел. Теперь дошел черед и до риса. Пару раз палочками подцепил — до дна миску выбрал. “Мало!” — сказал советник. Еще пара мисок — и бадья опустела. Пришлось наполнять ее рисом снова.
Посмотрел Сигэхидэ на эту трапезу. “Хорошо, что ты меня слушаешься и ешь рис на воде. Да только вряд ли удастся тебе похудеть, если свой аппетит не умеришь!” Сказал так Сигэхидэ и ушел.
Ну, а советник все больше и больше стал походить на борца сумо.
ПРО СЫЩИКА ТАДААКИРА
И это тоже давным-давно было... Жил-был сыщик по имени Тадаакира. Когда он был еще молод, у храма Киёмидзу, на нависающим над горой деревянном настиле на сваях, вышла у него стычка со столичными юнцами. Эти бандиты повытаскивали кинжалы, окружили Тадаакира — вот-вот зарежут. Тогда тот обнажил меч и побежал к храму. Но с восточной стороны храма его поджидали сообщники бандитов. Тадаакира ускользнул от них, забежал в храм, сорвал бамбуковую штору и прыгнул в раскинувшуюся внизу долину. Ветер наполнил штору, и Тадаакира, словно птица, плавно опустился у подножия горы. Разбойники же выстроились на краю настила и ошеломленно наблюдали за ним. Поделать с Тадаакира они ничего не могли.
ПРО ТО, КАК МУЖЧИНА, ХРАМ ХАСЭДЭРА ПОСЕЩАВШИЙ, ЧУДЕСНОЙ МИЛОСТИ УДОСТОИЛСЯ
Давным-давно жил-был молоденький самурай. Ни отца с матерью у него не было, ни хозяина, ни жены с детьми. Совсем один он был. И как жить ему — непонятно. Вот пришел он в храм Хасэдэра81, надеясь, что Каннон поможет ему. Лег он перед образом ничком и говорит: “Чем так в этом мире жить, лучше умру перед образом голодной смертью. Не уйду отсюда, пока не увижу сон о том, что должна мне быть явлена сама собой поддержка”. И вот так вот и улегся. Увидели его монахи, спрашивают: “Кто это здесь улегся? И еды у него никакой нет. Ежели так лежать станет, храм осквернит. Дело серьезное. Кто его наставник? Где он?”
Самурай отвечает: “Поддержать меня некому, наставника человеческого у меня никакого нет,
