Удовлетворенная визитом в те места, где Душе предстояло снова родиться, она вместе со своим Поводырем удалилась. Через несколько месяцев будущая мать почувствовала движение плода. Это случилось тогда, когда Душа вошла в тело ее будущего ребенка. Таким образом, Душа, которая когда-то жила в теле старого Сенга, теперь вновь оказалась в земном теле и стала приспосабливаться к его нервам и мозгу. Ребенок Ле Вонг родился в убогой семье, в китайской рыбачьей деревушке. Постепенно, по мере того как Душа привыкала к новому телу, ее высокие вибрации понизились.
Я сидел и размышлял. Так продолжалось довольно долго. В конце концов я сказал:
— Достопочтенный Лама, поскольку все это так, почему люди боятся смерти, которая всего лишь освобождает Душу от земных забот?
— Очень хороший вопрос, — ответил Наставник. — Если бы мы хотя бы смутно помнили о всех радостях, которые пережили в потустороннем мире, многие из нас не пожелали бы выносить все те лишения, которые выпадают на их долю в земном воплощении. Вот почему мы привили себе страх смерти.
Испытующе посмотрев на меня, он продолжал:
— Кое-кто очень не любит ходить в школу, терпеть не может той дисциплины, которая распространяется на всех учеников. Однако, когда школьник подрастает и становится взрослым, польза от приобретенных знаний становится для него очевидной. Теперь он понимает, что если ученик не посещает занятий, ожидать углубления его знаний не приходится. Не стоит также отнимать у себя жизнь раньше срока.
Все это было очень интересно для меня, потому что за несколько дней до этого один старый монах наложил на себя руки, прыгнув с высокой скалы. Он был очень желчным человеком, с характером, который не давал возможности принять помощь от других. «Да, старик Джигм поступил правильно, — думал я. — Он упростил жизнь и себе, и другим».
— Сударь, — обратился я, — получается, что монах Джигм поступил неправильно, когда покончил с жизнью?
— Да, Лобсанг, это было его большой ошибкой, — ответил Наставник. — Каждому человеку отведено определенное время, которое он должен прожить на Земле. Если человек заканчивает свою жизнь раньше срока, он должен вернуться назад почти сразу же. Так и получается, что некоторые младенцы живут лишь считанные месяцы. Это воплощения душ самоубийц, которые не дожили совсем немного до предначертанной им смерти. Самоубийство
— Сударь, а как быть с теми высокопоставленными японцами, которые совершают ритуальные самоубийства для того, чтобы спасти честь своего рода? — спросил я. — Мне кажется, что на такой поступок способен лишь очень смелый человек.
— Ты не прав, Лобсанг, — убежденно ответил Наставник. — Это не так. Смелость состоит не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы жить вопреки всем неудачам и трудностям. Умереть легче всего, а жить — это не каждому под силу! И даже театральность ритуальных самоубийц, которые спасают свою честь, не оправдывает подобных действий. Все мы здесь для того, чтобы учиться, а учиться мы должны на протяжении всей жизни, от начала и до конца. Самоубийство
Снова я подумал о старом Джигме. Он был очень стар, когда бросился со скалы, и поэтому его следующая жизнь, должно быть, будет очень короткой.
— Достопочтенный Лама, для чего нам нужен страх? — спросил я. — Почему мы так много страдаем от своего страха? Я уже сейчас понимаю, что все, чего я боюсь, никогда не случится, однако я продолжаю бояться!
Лама засмеялся и сказал:
— Так происходит со всеми нами. Мы боимся неизвестного. Однако нам нужен этот страх. Страх толкает нас к действиям в тех случаях, когда без него мы вели бы себя пассивно. Страх дает нам силу тогда, когда мы больше всего нуждаемся в ней. Он не только помогает нам взять себя в руки, но и не дает проявиться склонности к лени. Ведь ты бы не стал учиться, если бы не
В Святилище стали собираться монахи, повсюду шныряли чела, зажигая новые масляные лампы и благовония. Мы поднялись на ноги и вышли на улицу, где прохладный ветерок едва шевелил листья ив. Из далекой Поталы донеслись звуки труб и эхом отразились в стенах монастыря, где жил Верховный Оракул.
Глава 3
ПРИЗНАННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ
Монастырь Верховного Оракула был небольшим и уединенным. Несколько маленьких чела играли во дворе с беззаботной непринужденностью. Нигде не было видно лениво развалившихся трапп, проводящих полуденные часы в бесполезной болтовне. Старики, и в особенности пожилые ламы, составляли здесь большинство. Люди в годах, седоволосые и согнутые под тяжестью прожитых лет, неторопливо занимались своими делами. На этих старых лам и на самого Верховного Оракула возлагалась обязанность провидения и предсказания. Сюда не допускались ни незванный гость, ни случайный путник, бредущий в поисках еды и ночлега. Многие боялись этого места. Оно было запретным для всех, кроме приглашенных. Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп, являл собой исключение. Он был здесь желанным гостем в любое время.
От назойливых глаз монастырь скрывала густая роща. Крепкие каменные стены защищали его от слишком любознательных. Но едва ли кто-то осмелился бы из праздного любопытства испытать на себе силу гнева Верховного Оракула. С особым усердием охранялись комнаты Его Святости, Высочайшего, бывавшего в этом Храме Знаний частым гостем. Воздух дышал безмятежностью, навевая покой на тех, кто вершил здесь свое трудное дело.
Здесь не было места ссорам и брани. За этим зорко следили могучие кхамцы. Огромные, некоторые семи футов росту и ни один не легче 250 фунтов, — их набирали сюда со всего Тибета. Своими тяжелыми дубинками они нагоняли ужас на тех, чья совесть нечиста. Играя роль полиции, они поддерживали порядок в общинах, насчитывающих порой тысячи монахов. Не всяк свят в одежде святого. Везде встречаются преступники и просто лентяи. Так что работы у кхамцев хватало.
Здесь возводились постройки в согласии со своим назначением: ни высотных строений, ни длинных шестов с зарубками. Все было рассчитано на людей пожилых, чьи кости были хрупки, а мышцы потеряли гибкость молодости. Самые старые монахи селились на нижних этажах. Доступ к коридорам был прост и удобен. На первом этаже со
стороны Храма Предсказаний жил и сам Верховный Оракул. Рядом размещались старейшие и самые просвещенные, а также старший монах-полицейский из кхамцев.
— Мы идем на встречу с Верховным Оракулом, — сказал Наставник. — Он заинтересовался тобой и готов уделить тебе достаточно много времени.
Приглашение или приказ повергли меня в уныние. Визит к астрологу или прорицателю всякий раз приносил мне плохие известия: новые страдания, новые подтверждения грядущих лишений. Я снова должен был надевать свои лучшие одежды и сидеть, как чучело, молча слушая, как утомительный старик исторгает из себя потоки банальностей. Я подозрительно поднял глаза; Лама, глядя на меня, пытался сдержать улыбку. Очевидно, — подумал я с досадой, — он прочитал мои мысли!
Наставник разразился хохотом.
— Иди как есть, — сказал он, поборов приступ смеха. — Оракула не волнует состояние твоей одежды! Ему известно о тебе больше, чем тебе самому.
Мое уныние стало бездонным. Интересно, что я услышу на этот раз?
Мы спустились по коридору и вышли во двор. Я смотрел сквозь дымку на горные массивы, чувствуя себя осужденным, идущим на казнь. К нам приближался монах-полицейский. Проходя мимо, он окинул меня уничтожающим взглядом. Однако, когда узнал моего Наставника, его лицо расплылось в улыбке.
— Припадаю к Вашим лотосовым стопам, Святейший Лама, — произнес он, низко поклонившись. — Прошу оказать мне честь проводить Вас к Высокочтимому Верховному Оракулу.
Он приотстал от нас на шаг, и я слышал, как земля дрожит от его могучей поступи.
Двое лам стояли у входа. Можно было догадаться, что это были не просто монахи- полицейские. При нашем приближении они расступились, давая нам дорогу.
— Святейший ждет Вас, — сказал один из них, улыбаясь Наставнику.
— Он в предвкушении встречи с Вами, — поддержал другой.
Мы вошли и оказались в слабо освещенном помещении. После яркого солнца улицы я на несколько секунд почти ослеп. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я смог разглядеть абсолютно голую комнату, лишь на стенах висели два-три гобелена и в дальнем углу курилась кадильница. В центре, на плоских подушках сидел довольно молодой монах. Он выглядел тонким и хрупким, и я изумился, осознав, что
Наставник и я пали перед ним ниц, распростершись в традиционном, предписанном этикетом приветствии. Затем мы встали и замерли в ожидании. Когда же тишина стала совсем невыносимой, Оракул заговорил.
— Приветствую тебя, благородный Мингьяр! Добро пожаловать, Лобсанг! — произнес он.
Его голос был немного высоковат и совершенно лишен всякой силы: он как бы доносился с огромного расстояния. Несколько мгновений Наставник и Оракул обсуждали общие темы, затем Мингьяр Дондуп отвесил поклон и покинул комнату. Оракул молча смотрел на меня. Наконец он сказал:
— Возьми подушку и садись, Лобсанг.
Я протянул руку за одной из мягких квадратных циновок, сложенных у ближней стены, и уселся поближе к Оракулу. Он продолжал наблюдать за мной в несколько
