не могла пережить. Отказавшись от всего мирского, она с той поры вела жизнь катарской отшельницы в одной из Пиренейских пещер. Между тем Раймон был жив. Когда он исцелился от ран, он решил снова увидеть Аладайю в замке Пена. К тому времени замок уже был взят крестоносцами, а его хозяйка исчезла. Сохраняя верность, Раймон Жордан оплакивал в лесах Кап де Нак свою возлюбленную и свою родину. Но однажды он принял приглашение Бернарда де Гурдона (брата которого Ричард Львиное Сердце убил под стенами замка Шалю) и его супруги Хелис (госпожа Бертран де Борн) и поселился в их замке. После падения Тулузы он вместе со своим гостеприимным хозяином был вынужден бежать в Пиренеи. Там, в Монсегюре, он наконец встретил Н’Аладайю, ставшую катаркой (I, р. 153).
16
Многие трубадуры не сами исполняли сочиненные ими песни, прославляющие возлюбленную, а держали для этой цели у себя на службе так называемых жонглеров, которые, в отличие от трубадуров, не занимались высоким искусством стихосложения, а использовали поэзию и музыку как ремесло. «Хороший жонглер должен был полностью владеть искусством канатоходца и фокусника. Он танцевал, кувыркался, прыгал через обруч, ловил маленькие яблоки с воткнутыми в них двумя ножами, подражал пению птиц, выступал с дрессированными собаками и обезьянами, бегал и прыгал на высоко натянутом канате и вообще исполнял роль шута и паяца» (KannegieBer, Diez, Witthoeft и др.)
17
«Sirventese» (реже «Sirventes») означало первоначально «песня слуги» («servir» — служить), посвященную покровителю, в услужении которому состоял певец. Часто сочинители таких песен были судьями, следили за соблюдением обычаев и исполняли функции духовенства в рыцарском стане. Поэтому со временем «песню слуги» стали называть «песней порицания». См. для сравнения: KannegieBer, Diez, Brinkmaier и др.
18
Стихотворение Бертрана заимствовано из знаменитой «Guerra me plai».
19
Судя по всему, автор ошибается. Ни один из современных Ричарду и Бертрану хронистов не упоминает о таком прозвище, зато все отмечают, что Бертран часто именовал Ричарда «Ос е по», то есть «Да-и-Нет», тем самым намекая на то, что принц слишком непостоянен в своих словах и Делах. Прозвище Папиоль носил один из трубадуров Бертрана де Борна.
20
О Папиоле см. также: Пейрат, I, с. 56. Согласно Ману (Mahn, «Биографии», с. 6), Папиоль был жонглером Бертрана.
21
«Еn Bertran»: латинское «senior» постепенно преобразовалось в «senhor», «sen» и «Еn» и до одной буквы «n». Например: «Еn bertran, n’Artus». Из «Domina» получилась «Dona» и «Nа» и сокращенно — буква «N». Например: «Na Philipa, N’Esclarmunda».
22
Ошибка автора. В указанном году в результате несчастного случая во время турнира скончался второй брат Ричарда — Джеффри Бретанский, о котором говорится ниже. Генрих II же умер 6 июля 1189 г., и лишь после этого Ричард стал полноправным королем Англии.
23
Что касается влияния крестовых походов на поэзию, посвященную Граалю, то мне хотелось бы привести рассуждения Камперса, который (опираясь иногда на другие предпосылки) пришел к выводам, сходным с моими:
«Многочисленные неудачи движения крестоносцев имели следствием сознательное охлаждение религиозного пыла. Стоящее над разумом не было вытеснено из сознания рыцарского общества, но оно перестало быть единственной путеводной звездой. Окружающий мир Востока, полный чудес и сказочного великолепия, давал о себе знать воинам западных стран все более настойчиво. Экзотическая природа и другие люди пробуждали любопытство и удивление. В рассказах о путешествиях и в отступлениях от главной темы чувствуется волнение очевидцев. Старые предрассудки все сильнее тяготили последователей Пророка. На Востоке они обнаружили Во многом превосходящую их цивилизацию, там не почитали многих богов, а исповедовали веру в одного-единого бога, тамошние жители имели правильные представления об общечеловеческих ценностях, и воины часто скрещивали свои клинки в честной борьбе за свои рыцарские убеждения. Место слепых предрассудков часто занимал близорукий фанатизм, особенно в дни тяжелейших сражений. Это странное настроение открыло духовной волне с Востока врата западных стран, которые до тех пор охранялись в страхе. Романтика крестовых походов распространилась на Запад. Но она, как всякая романтика, имела в своей основе неудовлетворенность, стремление к великому Неизвестному — к Граалю…
Добрая часть этой романтики крестовых походов вошла в поэзию того времени. Сказочное великолепие Востока с его иными, чем на Западе, взглядами и настроениями предоставляет творческому началу богатейший материал, овладевает им и вдохновляет его; однако пока еще не удается сплавить в гармоничное единство эту экзотику с приземленными воспоминаниями, и все это — с христианскими преданиями.
«Парцифаль» Вольфрама — свидетельство этой романтики крестовых походов. Ее схематичный, наполовину чувственный, наполовину духовный двоякий мир предстает перед нами в его поэзии, и благодаря этому миру звучит лейтмотив глубокого видения. На фоне всех приключений и сказочных чудес возвышается символ этого стремления: святость нехристианской природы, и все же имеющая религиозные корни. Такой
