что же будет дальше.
«Кукареку!» — поет петух, как только Юхан Салу и Таммекянд дотрагиваются до фуражек.
— Вот видите! — И удивленное, широко улыбающееся лицо поднимается из-за забора. — Верно сказано в учебнике. Теперь у нас есть петух с условным рефлексом.
На всякий случай эксперимент проделывают еще раз. Туртс приподнимает фуражку.
И Герман поет.
Сомнений больше нет. У петуха Туртсов выработался условный рефлекс. «Этого пестрого Германа надо бы теперь в цирк отдать, — думает Туртс. — Не осрамился бы». Туртсу очень жаль, что поблизости нет цирка. Пропадут их усилия, и никто не узнает об интеллигентном петухе.
Но это преждевременное огорчение. Вскоре Туртса осеняет новая, прекрасная мысль.
На прошлом уроке задали рассказать учение Павлова об условных рефлексах. Туртс еще не отвечал. А что, если принести петуха в школу как наглядное пособие?
У Юхана Салу живое воображение, он с ходу угадывает план Туртса. И тут же втолковывает его Таммекянду. Петуха надо будет тайком принести в школу. Когда Туртс бегло осветит теоретическую часть учения Павлова, он сделает величественный жест и скажет: «А теперь маленький эксперимент в подтверждение моих слов!»
И, к удивлению всего класса, Туртс наденет берет. А в том углу, куда он укажет жестом, к изумлению ребят ассистенты вынут из-под парты интеллигентного Германа.
В назначенный день три заговорщика приходят в школу заранее. Самый длинный из них несет плетеную корзину. Ребята прячут ее под партой Юхана.
К счастью, первый урок — анатомия и физиология. Виктор Янович Кясперс, как всегда, кладет на стол карманные часы с серебряной крышкой, раскрывает свою знаменитую записную книжку и окидывает взглядом класс. Все, как обычно, но не совсем. Яан Туртс на задней парте высоко поднял руку.
Он не рассчитывает на случайность, как кажется Юхану. Туртс — отличный психолог. Он наперед знает намерения Виктора Яновича.
Виктор Янович определяет по лицам ребят, кто не подготовился к уроку. Сейчас он рассуждает так: «Ага. Д-да… Туртс поднял руку. Думает, я поверю, что он все выучил, и не вызову его к доске!»
Виктор Янович слегка усмехается. Открыто смеяться над учениками — этого Виктор Янович не позволит себе никогда.
«Туртс, Туртс, — думает учитель, — разве я тебя не знаю. Если бы ты хотел ответить, ты бы до последнего момента листал учебник».
Так Виктору Яновичу подсказывает опыт. Даже лучшие ученики в классе, прежде чем поднять руку, пробегают глазами нужные строчки в учебнике. Уж таковы дети. Не уверены в своих знаниях.
Виктор Янович снова еле заметно усмехается, и затем совершает ошибку. Так случается с людьми, которые, доверяясь своему умению читать чужие мысли, недооценивают эту же способность у других.
— Сегодня у нас пойдет к доске и расскажет об условных рефлексах Яан Туртс, — мягким голосом говорит Виктор Янович.
Туртс на задней парте поднимается. Кажется, будто вытягивается подзорная труба. Туртс подмигивает Юхану Салу и Таммекянду и отправляется к доске.
— Великий русский ученый Павлов сделал великое открытие, — храбро начинает Туртс.
Затем он должен сказать, какое это было открытие, но в классе поднимается шум, и Туртс смолкает. Класс вместе с Виктором Яновичем стоит на пороге нового открытия. Юхан Салу и Таммекянд затеяли возню. Юхан слишком рано вынул Германа из корзины, и петух сделал с брюками Юхана то, чего ему не следовало бы делать. Юхан Салу боится, что петух может это повторить, и пытается спровадить его Таммекянду.
Ничего удивительного, что в таком переполохе с наглядного пособия сползает мешок. Ассистенты замечают опасность слишком поздно. Переполошившийся петух вырывается и летит на подоконник. Отсюда пестрый Герман бросает испуганный взгляд на изумленный класс. Туртс в замешательстве вынимает вместо носового платка берет и вытирает им лоб.
Условный рефлекс срабатывает.
«Кукареку!» — что есть мочи кричит петух и кидается в бездну.
Изъян в характере
Уроки кончились. Юхан Салу — в правлении колхоза. Он теребит кисточку и задумчиво смотрит на лист ватмана, расстеленный на широком конторском столе. Юхан должен написать афишу: «В воскресенье, 24 ноября, полеводческая бригада организует в колхозном клубе осенний бал», и так далее. Все это нужно крупными буквами поместить на большом листе.
В конторе послеобеденная тишина. Только бухгалтер Радамес лениво скрипит пером.
Юхан Салу и раньше оформлял афиши, что там и говорить, это он выполнил диаграммы, графики, всю наглядную агитацию, что висит в колхозной конторе.
«От каждого по его способностям…» — говорит председатель, если нужно нарисовать какой-нибудь плакат, и посылает за Юханом Салу.
Юхан подкладывает под дальний край листа стопку книг и отступает на шаг. На лбу у него появляется вертикальная морщина. Это означает: либо его мучают неразрешенные проблемы, либо ему что-то не нравится. Сейчас морщина говорит о втором. Юхану надоело рисовать афиши, где учитывается каждый квадратный сантиметр. Все такие афиши похожи одна на другую как две капли воды. Что-то в нем протестует. Почему, скажите, самые главные слова должны делить афишу пополам? Почему, например, буквы «Осенний бал» не могут выстроиться одна за другой сверху вниз на левой половине листа?
Юхан долго думает, эта мысль нравится ему все больше!
Просьбу организаторов вечера прийти в масках, сыграть или станцевать что-нибудь он напишет мелкими буквами в правом углу. Такими же буквами — начало вечера и тому подобное. Зачем писать крупными буквами, если «Осенний бал» и без того призывает к себе? А на листе останется свободный уголок. Юхан, кажется, уже придумал, как его использовать.
Прищурившись, он прикидывает в уме, как будут выглядеть буквы. Они не стоят стройно и деловито, как бывало на всех афишах, нарисованных в правлении. Нет, они спускаются от верхнего края к нижнему вразвалку. Забавно, впечатления неряшливости от этого не создается. Кажется, будто бы афиша рада сообщить людям приятную весть — состоится осенний бал.
«Вот именно так мы и сделаем, — произносит Юхан Салу про себя. — Так и только так».
Высунув кончик языка, Юхан выдавливает из тюбика немного красной гуаши. Председатель назвал его однажды «почти художником», и он был прав. Юхан умеет рисовать, и, кроме того, у него завидный глазомер. И места хватает, и все буквы умещаются. Поводит рукой над бумагой, и кисточка сама ляжет на то место, куда надо.
Контуры десяти букв Юхан набрасывает за несколько минут. Сразу же раскрашивает их. Теперь надо бы перенести на ватман остальной текст, но Юхану не освободиться от желания сразу же нарисовать на свободном уголке желтовато-коричневый осенний кленовый лист, о котором больше догадываешься, нежели ясно видишь.
— Вот именно, — повторяет он. — Так и только так.
На этот раз его слова услышал Радамес. Бухгалтер Радамес заинтересованно покашливает.
Юхан не раз задумывался над тем, откуда у этого с виду неприметного низкорослого человека такое необыкновенное имя. Не иначе, как из оперы. В молодости он пел в опере. А потом с ним случилось нечто такое, ну, что всегда бывает с певцами, когда они теряют голос. И он бежал из театра, начал новую жизнь бухгалтером, а чтобы его не разыскали, взял новое имя. Когда-то он блистал в партии Радамеса, египетского военачальника в опере «Аида». Вот он и зовется теперь Радамесом.
На самом же деле бухгалтер Радамес не умеет петь. Юхан Салу знает это так же хорошо, как и все, но это его не смущает, и своей версии о происхождении имени бухгалтера он остается верен. Если уж фантазия Юхана проторила себе дорожку, то с этой дорожки ей больше не свернуть.
Да, покашливание бухгалтера говорит о заинтересованности. Переваливаясь на коротких ножках, он
