Болезнь Китахары

— Армия дала, Армия и берет, — прокаркал нынче утром из динамиков на плацу голос капитана; Беринг тщетно искал хозяина в салонах и коридорах Собачьего дома и даже в парке, потом бросился следом за колонной к плацу, к секретариату, бежал сломя голову. Там он наконец-то нашел Собачьего Короля, в обществе капитана. Оба стояли на танке. Но только капитан держал в кулаке микрофон и пытался перекричать грохот техники. Армия дает, Армия и берет. Хвала Армии!

Моор стоял напротив оккупантов — беспорядочными ропщущими кучками. Никакого приказа насчет общего сбора на плацу не было, но все больше и больше народа спешило туда по улицам и переулкам. Тем, кто из любопытства явился пораньше, вскоре пришлось сдерживать напор вновь прибывших, иначе бы их самих припечатали к гусеницам и колесам или еще того хуже — к кордону пехотинцев, которые в любую минуту могли открыть огонь.

Точь-в-точь как комендант начального периода оккупации, капитан стоял у башни танка и временами прерывал свой крик, чтобы указать шоферу армейского грузовика или эвакуационной машины место парковки. На глазах у Моора колонна совершала перестроение, как для боя. Дизельный чад туманил обзор. Грохот моторов мало-помалу слабел. И вот уже слышен только голос из динамика. Но большую часть того, что он выкрикивал, можно было и так прочитать в листовках, которые двое солдат разбрасывали с платформы грузовика.

Армия предъявила права на свои трофеи. Спустя несколько десятилетий после побед в Каменном Море и на равнине Армия наконец предъявила права на завоеванную в жестоких боях территорию. Ей понадобилось озеро, альпийские луга, верховые болота. Весь этот горный массив. И явилась она не только затем, чтобы превратить здешнее безлюдье в войсковой полигон и наконец-то поставить на службу миру, теперь она требовала вернуть все, чем до сих пор щедро снабжала Слепой берег: машины и механизмы для добычи и обработки гранита, канатные пилы, дробилки, транспортерные ленты, тяговые лебедки, вагонетки... всё-всё. Армия не хуже приозерного населения знала, что моорское гранитное месторождение иссякло: мелкие камни, вскрышная порода, гнилые стенки по всем направлениям выработки...

Вот почему техника и машины, кричал капитан, будут гораздо полезнее великому стелламуровскому делу памяти и миру во всем мире в других, экономически более выгодных местах, чем здесь, на этом стрельбище , в которое по воле мироносца и его генералов будет превращен моорский карьер. И наверно, кричал капитан, Армия требует не слишком много, в обязательном порядке ожидая от бывших пользователей здешнего машинного парка — в конце срока аренды и, так сказать, в знак благодарности — помощи при демонтаже и отправке техники и при строительстве военно-учебного лагеря, барачного лагеря в каменоломне.

— А в качестве вознаграждения верховное командование предоставит каждому из вас свободный проезд на равнину. Каждый получит кров, работу и новую жизнь на равнине! Армия дает каждому больше, куда больше, чем вы заслуживаете!..

Принудительные работы. Иные из собравшихся, не видя капитана — его заслонял автомобиль или спины соседей по толпе, — вообразили, что слышат из динамиков голос майора Эллиота, и спрашивали: Он что, вернулся? Этот псих опять вернулся?

Псих? Что один, что другой. Человек, который там кричал, драл глотку, был враг — это сомнений не вызывало. Такой же враг, как Собачий Король. Как секретарь. Как кузнец и все эти перебежчики, все эти предатели.

Моорские наклонялись за листовками и все-таки не решались расправить скомканные бумажки. Не смели ни запротестовать, ни возмутиться. Стояли недвижно и безмолвно. Враг держал их на прицеле орудий и винтовок. Вчера они бы не побоялись спалить Собачьего Короля и побить его камнями. Но сегодня... Сегодня этот Король восседал рядом с белобрысым капитаном, в окружении вражеской Армии.

Беринг стоял совсем близко от солдат, так близко, что словно бы чуял запах ружейного масла, а видел своего хозяина в эти часы точь-в-точь как остальные моорцы: молчаливый человек высоко на танке, возле орудийной башни, грозный, далекий, неприступный, непобедимый. Когда за тобой такая могучая сила, никакие телохранители не нужны. И что бы ни крикнул в микрофон начальник этой могучей силы, капитан, что бы ни приказал Моору — построить лагерь, выйти на работы в карьер или просто исчезнуть, — все будет исполнено беспрекословно.

ГЛАВА 30 Пес, Петух, Надзиратель

Эпоха мемориальных торжеств миновала. То, что именем Стелламура и по приказу белобрысого капитана происходило на Слепом берегу, в дни и недели после прихода Армии, было уже не искупительными ритуалами и не имитацией принудительных работ, как при майоре Эллиоте; это была работа, самая настоящая: демонтаж конусных и молотковых дробилок, доставка многотонных кулачковых валов и колодок из марганцовистой стали от карьера к грузовой пристани. Теперь всякая ноша имела свой реальный вес и вправду была ношей, а не просто муляжом, как «гранитные блоки» на стелламуровских торжествах времен Эллиота; и никакие полковые фотографы не вертелись рядом с измученными людьми, снимая для архивов согбенные спины и серые, запыленные лица... Ничто не кануло в прошлое , ничто уже не было просто памятью, все было сегодня, сейчас . Если кто-то из носильщиков валился на колени у подножия Великой надписи, то от изнеможения, а не по приказу фотографа или распорядителя. И если какой-нибудь солевар или овцевод в нерабочие дни принимался освобождать свой дом в Мооре или в Хааге, то пустые комнаты, потрескавшиеся стены, узлы, громоздящиеся в сенях, напоминали уже не о прошлом, не о давнем бегстве и не о давних изгнаниях — нет, только о будущем. А будущее было — прощание с Моором.

Ты... и ты, да, вот ты и еще ты, эй, я тебя имею в виду, подите сюда, и ты тоже, ну, живо!

Если с утра на пристани собиралось недостаточно добровольцев , готовых переправиться на «Спящей гречанке» к Слепому берегу и заняться демонтажными работами, по деревням громыхали грузовики призывной команды , увозившие всех трудоспособных мужчин. Каждый вечер по распоряжению капитана возле секретариата вывешивали объявление: большие яркие цифры сообщали, сколько человек должны завтра явиться на работы; капитана не интересовало, каким образом деревенские наберут добровольцев — по жребию, уговорами или угрозами. Главное, чтобы утром на пристани было необходимое количество людей; если не хватало хотя бы двоих, за дело бралась команда , и тогда подсчетов уже не вели, набивали полный кузов, а часы опоздания, связанные с задержкой, нужно было отработать в каменоломне сверхурочно. Смена продолжалась иной раз до глубокой ночи. За работу не платили. После этих изнурительных дней в Мооре часто случались драки: кое-кто пытался увильнуть от каменоломни, тем самым взваливая свою обузу на других, вот собственные соседи и отлавливали таких и нещадно били.

А работы на Слепом берегу — непочатый край. Один демонтаж узкоколейки чего стоит, ведь надо выворотить из скалистого грунта семь веток, ведущих от грузовой пристани к семи разным отвалам, как тогда выворачивали стрелки и рельсы у моорского распутья. Только на этот раз надрывались на разборке не татуированные армейские штрафники. День за днем понтон ходил в Моор с таким тяжелым грузом металлических деталей, что при самом простейшем маневре вода перехлестывала через борт. Всего неделя прошла с начала демонтажа, а гигантская, растущая гора металла уже дожидалась отправки на равнину: барабанные грохоты, опорные катки, противовесы и спускные желоба из листовой стали, решетчатые ящики, бурильные агрегаты, цепи, канатные пилы и даже гофрированные железные крыши камнедробилки, из которой в минувшие годы с шумом сыпался гравий и щебень всевозможного калибра — материал для равнинных дорог и насыпей, — громоздились теперь у пристани чудовищной имитацией утонувшего в земле железного сада при кузнице.

С каждым днем холодало. Утром Собачий Король и Телохранитель, закутавшись в армейские шинели, стояли на пристани, пока сержант строил носильщиков в шеренгу и приказывал рассчитаться по порядку номеров. Что бы теперь ни требовалось сделать в карьере или по дороге туда — солдаты всегда были поблизости, гарантируя, что в пределах досягаемости огня всякое указание Собачьего Короля будет исполнено как приказ. Сам капитан редко появлялся на Слепом берегу. Сидел в Мооре, играл с секретарем и кое-кем из армейских агентов в покер, а всех деревенских просителей, ходатайствовавших насчет послаблений в работе или других льгот, отсылал к Собачьему Королю. Тот, однако, был так же глух к просьбам и жалобам, как и Армия, вместо него с этими людьми объяснялся